Понедельник. Хоккей. Металлург против Металлурга (3:0)

Второй, и последний заход на стадион в качестве зрителя случился уже в половозрелом возрасте, продлился гораздо дольше, закончился совсем неожиданно и обогатил кучей впечатлений, окончательно сформировавших мое отношение к любым соревнованиям.

На хоккей меня заманил брат. Болельщиком был он, а я за компанию через много лет решил еще раз посмотреть, что же это такое «болеть вживую».

К тому времени в дополнение к открытому стадиону, где едва не сгинули несчастные ленкомовцы, построили крытый Ледовый дворец, погода над которым была не властна.

Итак, мы с братом шли на хоккей!

В СССР, как известно, было всё. И это всё давалось по блату и очереди. Блат у братана был, но хилый. На билеты хватило, на очередь нет.

Первую очередь мы отстояли в кассу. Случилась какая-то путаница и было объявлено, что срочно перед матчем надо заново сверить билеты и небольшая по столичным, но ощутимая по нашим местным меркам пятитысячная толпа рванула штурмовать кассы в порядке живой очереди, то есть по праву сильного.

Братан проявил чудеса ловкости и после непродолжительной получасовой борьбы достиг окошек, за которыми прятались кассовые тетки и отделяли зерна от плевел при помощи синих штампиков.

Следующая очередь образовалась в гардероб. Все, кто сделаны в СССР, владеют врожденным талантом – умением стоять в двух, а то и трех очередях зараз, но брат младше меня и доразвиться не успел, а я вообще родился тут по ошибке. Мы отстояли еще одну очередь.

Третья, совсем короткая пятиминутная на саму арену уже и очередью-то не считалась.

Матч давно начался. Мы пробирались между рядами занятых кресел, пытаясь найти свои места.

В те далекие времена штампованные фабричные номера и маленькие болтики в СССР были в дефиците, зато краска и трафареты – в избытке. До шестидесятых город назывался Сталинском. Сам Иосиф Виссарионович в городе не был ни разу, видимо поэтому борьба с врагами народа логического завершения не получила и часть из них смогла уцелеть.

Недобитые вредители при помощи краски и трафаретов нанесли цифры дважды. Один комплект номеров располагался на спинках кресел, надежно скрытый от наших взоров спинами болельщиков и был вытерт до нечитаемости. Другой комплект цифр нанесли на сиденья. Снизу. Цифры на спинках и сиденьях были разные. Вот такой пазл, да.

После энного числа согнанных с насестов жоп и поднятых сидушек мы обнаружили свои места. Зрители, их занимавшие, предъявили точно такие же как у нас билетики и тоже с синими штампиками. Да, в СССР было всё, порядок тоже был, но в дефиците.

Явившиеся служители арены запихали нас на свободные места галерки. Без биноклей с такого расстояния хоккей больше походил на тараканьи бега.

Едва мы угнездились на неудобных откидных креслах, как стадион взорвался криками:

– ГООООООЛЛЛЛЛ! – заорал комментатор.

Тараканы внизу заметались по коробочке. Какие-то совсем мелкие насекомые на противоположной трибуне раздраженно шевелили лапками-усиками. Так мы пропустили первую шайбу. Болельщик-брат расстроился.

Уныние его длилось недолго.

– Мы должны пересесть! – заявил он. – Отсюда мы все равно ничего не увидим!

– Куда? – растерянно возразил я, осматривая битком набитый стадион.

– Мы сядем на ступеньки в проход!

– Нас вообще выгонят.

– Не ссы, братан, – он живенько поскакал к скамейке нашей команды. Минут через пять Лешка уже махал мне оттуда руками, приглашая к себе. Я поспешил вниз.

Умение владеть языком семейное, но работаем мы в разных жанрах – я в интеллектуальном, братан в понятийном. С интеллектом у спортсменов силовых видов спорта зачастую всё неоднозначно, зато с понятиями завсегда полный порядок. Язык до Киева доведет, слыхали поговорочку? На скамейку запасных нас все же не пустили, но проход около нее и грязные ступеньки были целиком в нашем распоряжении!

Отскребая со ступеньки грязь уже ненужным теперь билетиком и попутно костеря на чем свет судьбу, из-за которой не увидели первую шайбу, мы услышали как комментатор злорадно заорал:

– УРРРРААААА! ГОООЛ! Взятие ворооооот!

Стадион загудел как растревоженный улей. Со всех сторон посыпались отборные маты. Так я не увидел второй гол.

На перерыв под радостную трескотню комментатора команды ушли со счетом 2:0 не в нашу пользу.

На трибунах царило агрессивное уныние. Катающаяся по арене заливочная машина выписывала красивые восьмерки, лед сверкал. По свежему льду ярко-рыжий клоун, придурковато улыбаясь, толкал перед собой огромную надувную шайбу и бросал конфеты в зрителей. Народ, глуша горечь надвигающегося поражения, втихаря пил какое-то бухло и закусывал пойманными каменно-твердыми «Ирисками». Пустые бутылки запускались по трибунам и, громыхая со ступеньки на ступеньку, катились вниз. Глухой перезвон стеклянной тары и рокот толпы напоминали шум прибоя.

Заливочная машина нарезала последний круг по ледовой арене, сгребая остатки оброненных «ирисок», выброшенные на лед фантики, пробки от бутылок, придурка с надувной шайбой и убралась с пойманной добычей в свое логово.

Первый период мы практически полностью пропустили. Для себя, чтобы не расстраиваться, я решил, что мы пришли на первый, а тот первый, который уже был – тренировочный. Мы дали соперникам фору.

На лед выехали пятерки игроков. Справа от меня располагались ворота нашей команды.

– Металлург! Металлург! ШАЙБУ, ШАЙБУ! – кричали болельщики. Хоккеисты с большой красной буквой «М» на белой, покрытой орнаментом из красных полосок форме раскатывались и потрясали клюшками.

Слева, у своих ворот разминалась пятерка команды соперника. Магнитогорский Металлург тоже считал, что красный – цвет победы. Красную форму с белыми вставками и большой буквой М на груди, они не променяли бы ни на какую другую на свете.

Пятерки выехали на центр поля, игроки лихо нарезали виражи и встали по местам.

Я посмотрел на левую красно-белую команду с большими буквами «М» на груди, перевел взгляд на правую половину, где бело-красные визави с точно такой же буквой «М» готовились вступить в бой и, втайне предав брата, стал болеть за дядьку в черно-белой полосатой одежде. Его-то я уж точно не спутал бы ни с кем. Хоккей обещал быть скучным.

Судья дунул в свисток, кинул шайбу на лед и пустился в бега.

Два стада буйволов, не поделивших резиновый кружок, со страшным грохотом сшиблись в борьбе за победу. Десять мужиков потея, кряхтя, вопя и врезаясь в борта с силой стенобитного тарана, гонялись друг за другом, за шайбой, падали, вставали и фехтовали клюшками. Стадион бесновался.

В каше из перчаток, шлемов, матюков и красно-белой формы я окончательно запутался. Брат радостно орал рядом, выкрикивая имена игроков, махая руками и всячески пытаясь обратить на себя внимание.

Труды его не пропали даром. К бортику, привлеченные жестикуляцией и нашим дурным примером, вышли два крупных парня повзрослее нас и две девушки. На младшей была надета расстегнутая ярко-синяя куртка-дутыш, между распахнутыми отворотами которой виднелась красно-белая майка с буквой «М». Верткая расхристанная девица, из-под майки которой торчали хорошенькие ножки в красных колготках, пыталась залезть на бортик и для поддержания равновесия хаотично размахивала ярко-синими сапогами-дутышами, комплектными к куртке. Через вырез в красной вязаной шапочке, украшенной болтающимся на веревочке помпончиком, задорно торчал длинный пучок волос перехваченный красной лентой.

Брат смотрел за хоккеем и злился, что нам закрыли обзор. Я смотрел за красно-синей девушкой и мне было наплевать на хоккей. Девчонка, едва не выпрыгивая через бортик, азартно верещала и следила за шайбой. Ей было плевать на все вокруг кроме хоккея. При очередном штурме борта куртка задиралась вместе с майкой, демонстрируя рельефную задницу. Время от времени за эту самую задницу ее ловил, не давая выпрыгнуть на лед, один из парней, вызывая во мне приступ острой зависти. Он сдергивал девчонку с бортика и куртка с майкой прикрывали самое интересное в игре. За чем следил парень я так и не определился. На арену он смотрел вполглаза. В борьбе с одеждой своей спутницы он тоже не сильно преуспевал.

Хоккей постепенно начинал мне нравиться.

Грудь активно болеющей попрыгуньи, вдобавок украшенная патриотичной буквой, привлекла-таки заслуженное внимание и очередная миграция закованных в броню мастодонтов окончилась в бортике точно напротив нас.

Удар был страшен. Большая парусность куртки спасла жизнь своей хозяйки и та практически не пострадала. Ее сдуло ветром и, сделав в воздухе неполный оборот, называемый еще полуакселем, она полетела в проход. В проходе на ступеньках, вытянув ноги, сидел я.

Если бы я следил за хоккеем, то все могло бы кончиться печально. Но я следил за девкой. Летающая болельщица опасно падала головой вперед.

В душе я джентльмен и не могу позволить даме упасть. Вытянув в стороны ноги для упора, я руками замедлил полет ветреной девицы, напряг пресс и ее голова, украшенная помпончиком впечаталась мне в живот. Длинный хвост вьющихся медно-рыжих волос хлестнул по лицу. Запахло сиреневыми духами.

Я не великий спортсмен, но прессуха в юности у меня была что надо. Деваха отскочила от упругой преграды, съехала ниже и застыла в нокдауне. Чтобы временно потерявшее контроль тело не сползло на грязные ступени, мне пришлось придержать ее за шею и плечи. Девичьи груди под распахнутой курткой приятно согревали колени.

Нокдаун получился легким, скорее девчонка была ошеломлена. Головка под моей ладонью дернулась. Она оторвала нос от моего паха и на меня уставились два смотрящих в разные стороны глаза. Болельщица была подшофе. К запаху сирени добавились алкогольные нотки.

– Александр, – представился я.

– Галя, – немного заплетающимся языком ответила она. Больно ткнув меня кулачками в живот, фанатка хоккея приподнялась и обернулась в сторону арены.

Наша возня осталась незамеченной, так как в сторону арены смотрели все.

Борт устоял, но давление человеческих тел на фронте сжатия достигло максимума и чтобы разрядить напряжение два игрока команды соперников, ловко взяв «нашего» в «коробочку», выкинули его за борт прямо в проход.

Парень, до этого ловивший прыгучую Галю, тоже в душе был джентльменом и тоже попытался поймать летящее на него тело.

Вес всегда имеет значение. Добрая сотня килограммов закованного в броню ветерана ледовых побоищ подкосила его, как пушечное ядро срубает молодую березку. Снаряд по баллистической траектории последовал далее, где и замер в обломках сокрушенного кресла. Малость контуженные зрители как кегли раскатились от неподвижно лежащего тела.

– Первая кровь, – мрачно сказал брат, глядя на растекающуюся из-под лица павшего игрока лужу. Из-за брата выглядывали перекошенные морды половины игроков нашей скамейки запасных.

Подбежал доктор и стал готовить тело к погребальной церемонии, потом передумал, закрыл нос и губы пациента слоями ваты и полил все заморозкой из баллончика. Баллончика эскулап не жалел, вата тут же обросла инеем, сквозь который проступило красное пятно.

До Нового Года было далеко, а Дед Мороз Красный Нос уже лежал в трех метрах от меня и не подавал признаков жизни. Показались санитары с носилками.

На этом жертвы не закончились. Второй пострадавший на Снегурочку не тянул, но звезда во лбу, зажженная шлемом Деда Мороза, горела знатная. Пошатывающегося ловца спортивной удачи увели следом за врачом. За талию его придерживал товарищ. Старшая девушка, охая, засеменила следом.

Спасенная мною поддатая девица вскочила со ступенек, покачнулась и бессвязно забормотала:

– А чё??? Ик… а я? Ик… Надюха…. гы-гы-гы-гы…. – и неожиданно попыталась свистнуть. Получилось плохо.

Как истинный джентльмен в сложной ситуации я готов помочь всем. Свистеть я умею замечательно.

Теперь на нас посмотрели все без исключения зрители, носильщики, врач, уцелевший парень, уцепившаяся за него подруга и даже Дед Мороз повернул в нашу сторону красный нос и шевельнул белой бородой. Оставшиеся в живых девять мастодонтов, недоуменно глядя на судью, покатились к центру поля. У собачек Павлова сработал рефлекс на вбрасывание.

Нетрезвая Галка пошатнулась еще раз и собралась скакнуть на спинку кресла как птичка, чтобы догнать старшую подругу напрямик через зрительские ряды. Та сделала широкий отметающий жест, затем ткнула пальцем в пол, развернулась и пошла за процессией.

В адресованных ей жестах девочка-Галочка запуталась, опять замахала руками, отчего курточка задралась, приоткрыв жопку в ярко-красных колготках под майкой с номером и сделала рывок, больше похожий на падение.

За задницу на сей раз ее поймал я и, преодолев вялое сопротивление, усадил рядом.

Прибежали маленькие мальчики с белыми тряпочками и вскоре убежали с розовыми. Судья строго посмотрел на меня. Я виновато кивнул и прижал палец к губам. Он дунул в свисток и матч возобновился.

Накал борьбы между тем нарастал. Шел к концу второй период, счет 2:0, времени меньше и меньше.

Справа от меня сидел брат и сыпал фамилиями бело-красных игроков, сетуя и негодуя на бездарно расходуемое время.

Слева сидела чужая девчонка в дутых синих сапогах и красных колготках, подбадривала игроков, несвязно выкрикивала фамилии и требовала тянуть время.

Фамилии, озвучиваемые братом и соседкой были мне неведомы, но они были разные.

– Леха, это как? – спросил я.

– Она за них, – презрительно ответил он.

Вражеская симпатичная деваха с высокими скулами и карими слегка раскосыми глазами болела активно. Потеря подруги и двух кавалеров ее нимало не расстроила. В спортивном азарте она то и дело соскакивала со ступенек, восторженно кричала и жестикулировала руками и ногами. Короткая куртка задиралась и красное пятно заслоняло от меня игровое поле. Я не возражал.

Предотвращая ее особо активные рывки к забору, за которым бушевал Парк Юрского Периода, я все более привычно спасал Галю, ловя ее по примеру выбывшего из игры парня и усаживая на место. Хоккей постепенно приобретал для меня смысл.

– Нет-нет, смотри, НУ КТО ТАК БЬЁТ, КАЗЁЛ! ШАЙБУ! – болельщица лихорадочно сверкала глазищами и толкала меня горячим бедром. Я толкался в ответ и продолжал пресекать ее порывы выскочить на поле.

Играли все жестче и отчаяннее. Грязная игра наших металлурговцев не осталась без внимания и чужие сталевары получили под конец тайма численное преимущество – с поля удалили защитника. Вздрюченный капитан нашей команды подъехал к главному судье и что-то ожесточенно ему доказывал, размахивая перчатками и клюшкой.

Рефери был москвичом. В провинции москвичей не любили. Судья ответил взаимностью и на скамейку штрафников изгнали второго игрока. Неприятельский вратарь заменился на полевого игрока, гости вшестером против троих выиграли вбрасывание и стали уверенно запрессовывать остатки нашей дружины в ворота.

Злобный рев на стадионе нарастал. В пылу битвы магнитогорцы не заметили сгущающейся бури и тупо пользуясь численным преимуществом, невзирая на самоотверженно падающих под шайбу защитников, затолкали кучу тел вместе с вратарем и шайбой в сдвинувшиеся от такого изобилия ворота.

– ГООООЛ!!!!!!!!!! – восторженно подвел итог комментатор.

Матч транслировался по Первому каналу, болтун был привезен телевидением с собой и тоже был столичной штучкой.

– УРРААА! ГоООООЛ! – вопил он, не замечая молчащий стадион.

Возможно все еще обошлось бы, но из кучи в воротах неожиданно выскочил недостаточно плотно забитый туда наш хоккеист и набросился на ближайшего к нему соперника. Парень был юн, горяч, мелок и зелен. Перекосив рот, как готовящийся вот-вот заплакать в истерике ребенок, отважный недоросль врубился в нападающего команды соперников – матерого амбала с усеянной шрамами мордой.

Громила был виноват в поражении меньше всего. Значительно позже игроков его амплуа стали называть «тафгай», тогда их звали вышибалами, а так как соперники играли довольно чисто, если не считать разрешенной, но неудачно окончившейся «коробочки», то бугай чувствовал, что в сегодняшнем матче принес своей команде мало пользы.

Его глаза радостно загорелись – намечалась знакомая и понятная работенка. Профессионально заблокировав размашистые, но бестолковые удары тонкошеего щегла, гладиатор мастерски поднырнул под кулак атакующего, тот развернулся и добрый в душе громила кинул ему несколько отеческих, даже не больных, а скорее поучающе-обидных зуботычин, легко пробивая огромными перчатками шаткий заборчик из худых локтей.

Все складывалось крайне неудачно. Молокосос катился спиной в сторону собственной скамейки запасных, лениво преследующий его незлобный тафгай кидал плюхи, поневоле ускоряя качение. И таким макаром они доехали ровно до бортика, за которым сидели взъяренные до предела четыре пятерки нашей команды. Стадион затих, как лес перед грозой.

Последний удар, больше похожий на тычок, вышибала сделал в корпус соперника. Салага не был безжалостно вырублен, громила старался беречь молодежь и скорее усадил, чем повалил его на лед. Но так уж сошлись звезды. Пацан оступился, поскользнулся, упал на спину и в предгрозовой тишине молчащего стадиона гулко ударился шлемом в борт. Удар напоминал набат.

– ПИЗДИ ИХ РЕБЯТА!!! – скомандовал брат и рванулся к бортику.

Брата я с трудом поймал за ремень и силой усадил справа от себя.

Девчонка слева среагировала позже, но тоже рванула к бортику, похоже созерцать бьющихся насмерть самцов она любила. Я отработанным движением поймал ее за упругие бедра и приземлил на ступени слева. Рук я не убрал – не все же мне ее задаром из беды выручать. Возражать она не стала.

Я не осьминог, рук у меня всего две и те уже были заняты.

Двадцать мужицких жоп сыпанули через борт. Я оказался бессилен и события вышли из-под контроля.

С истошным свистом судья-москвич бесстрашно вклинился в кучу-малу из закованных в латы спортсменов. С другой половины поля запоздало метнулись две наиболее смелые и быстрые пятерки не нашего Металлурга.

Матч с командой высшей лиги мог дать бесценный опыт. Опыт перенимал юношеский состав команды, смотревший игру из раздевалки. Новый поток моих земляков без коньков и клюшек выплеснулся на лед и голыми руками загнал разрозненно действовавшие засадные полки вражьих хоккеистов в их тылы.

Силы явно были не равны. Остатки изнеженных жителей пограничья между Азией и Европой никак не мог сравниться с суровыми сибиряками. Мелькали перчатки, летали шлемы, трещали борта, звон коньков и скрип льда вплетался в шум битвы. В ход пошли клюшки.

Краем глаза я успел заметить, как к комментаторской кабине рванулись несколько человек, а незамеченный ими, уже не такой веселый комментатор ловко сбежал через заднюю дверцу и скрылся за служебной дверью. Ну хоть одной жертвой меньше, некровожадно подумал я. Такой хоккей нам не нужен.

Наши победили и когда туман войны в глазах ледовой дружины рассеялся, в лужах крови лежали бугай и судья.

Появился знакомый доктор с ватой, заморозкой и носилками. Тела унесли.

Уже виденные мальчики с уже виденными розовыми тряпочками выскочили на лед и убежали с красными. Мальчики, как и тряпочки, были маленькими и больших успехов в живописи красным по белому не достигли.

Комментатор выглянул из укрытия, вернулся в будку и объявил перерыв. Выехал невозмутимый заливщик арены и покатился по льду, постепенно переводя ярко-красные большие пятна в огромные бледно-розовые. Наконец он уехал и наступило затишье.

Стадион гудел как растревоженный улей. Комментатор благоразумно стоял около запасного выхода. Двое судей, оставшиеся без старшОго, напряженно совещались.

– Матч окончен! – злорадно объявил комментатор.

Гости победили со счетом 3:0.

Информацию про третий тайм тактично замяли, нацеленные на поле телекамеры зачехляли. Такое по центральным каналам не покажут. Да, тогда еще существовала цензура и спорт считался борьбой смелых, отважных и благородных. Заснятое зрелище далеко выходило за рамки дозволенного благородства.

Заиграла музыка.

На поле высыпали девочки-снежинки. Общий нервозный настрой передался детям, хорошо отрепетированная карусель разделилась надвое, половина пошла по большой дуге, другая по малой, потом направление одного хоровода поменялось и два потока мелких, но быстрых частиц понеслись друг к другу неумолимо, как в адронном коллайдере.

Траектории скрестились точно перед нами. Две девочки-снежинки столкнулись лоб в лоб и, обладая одинаковыми массами и скоростями, симметрично отскочили друг от друга, но не аннигилировали, а упали и заревели. Розовый лед, впитавший алую кровь героев, оросился детскими слезами.

Зрители покидали стадион.

Соседка исчезла.

Точка.