Капитан без корабля

Системный блок зашуршал винчестером и загудел. Я включил звук. Из колонок полилась тревожная музыка, по экрану побежали красные титры на черном фоне. Гундосый голос известного переводчика, безнадежно изгадившего все фильмы того времени, с изобилием матов объявил название картины.

Про мертвецов, так про мертвецов, судьба, решил я и сел смотреть какой-то трэшэвый ужастик.

Время пролетело незаметно и уже под конец фильма в дверь постучали. Я убрал звук и крикнул: – Входите.

Дверь открылась. На пороге стояла Алла Рудольфовна.

Дама приглушенно простучала шпильками по грязному линолеуму и встала передо мной, прижимая к животу папку с бумажками. На плече висела дамская сумочка.

Туфли на шпильках – очень неудобная обувь, но придуманы они не для удобства, а для привлечения внимания. Я внимательно следил за перемещением эффектной брюнетки, запоздало перевел взгляд выше, скользнул по длинной строгой узкой юбке, подчеркивающей бедра, обратил внимание на прижатую к животу папку, добрался до груди и, наконец, наши глаза встретились. Я смутился. Трудовичка тоже смутилась и, набираясь решимости, несколько раз глубоко вдохнула. Я опять посмотрел на её вздымающуюся грудь.

Она покраснела и скороговоркой выпалила: – Саша, звонили с морга. За трупом не приедут. Я звонила на вагоноперекидыватель, там ответили, что у них кончается смена и … вот, – она смяла конец заготовленной речи, захлопала глазами, уставилась за моё плечо и вздрогнула.

Я обернулся. На компе шло немое кино. Мерзопакостно выглядящий покойник со всклокоченной, залитой кровью бородой и разбитой в кашу половиной лица, подбирался со спины к главному герою, который бензопилой крошил без разбора правых и виноватых, заливая экран нереальным количеством кетчупа.

Ужасов на сегодня, пожалуй, хватало. Тычком в клавиатуру я погасил экран.

– Саша, у себя я пыталась печатать, но совершенно не могу сосредоточиться. Там так…, и… Можно я тут поработаю? – совсем тихо закончила Алла Рудольфовна.

Взрослая женщина выглядела настолько наивно и беспомощно, что засмеяться или даже улыбнуться я не посмел. Осенний, не поздний дождливый вечер, за окном тьма хоть глаз выколи. Ветер завывает в кабельной эстакаде, идущей по фасаду здания, да тяжелые капли барабанят по жестяному подоконнику и глупости вроде, но после ярких событий дня, безлюдная контора выглядела неприветливо.

– Выбирай любое удобное место, – широким щедрым жестом я обвел бюро и пошел к телефону. Актописательница придвинула гостевой стул, уселась за гостевой стол, положила на него папку, а поверх папки руки и замерла. Как она собралась за ним работать без компьютера?

Я звонил на «вагоноперекидыватель» и снова пообщался с мастером-Вованом. Тот еще раз поблагодарил за помощь в запуске производства и, да, его рабочий день давно закончился, он и так уже задержался, но уже трижды названивала жена и он собирается домой. Жмурика мужики передадут по смене, как получили его сами и если мы ничего не предпримем, то покойника либо надо зачислить в штат, либо поставить на нем инвентарный номер, пока имущество не спиздили. Шутник, мать его.

Звонил в морг. Долго не брали трубку, наконец недовольный голос спросил: – Чё надо? – и я изложил суть проблемы, попеняв, что машины до сих пор нет. В трубке ответили – случай не криминальный и доставлять тело погибшего на производстве дело самого производства. Я возмутился, повысил голос и поинтересовался, как же мне быть на ночь глядя и вообще, для перевозки трупов нужна труповозка.

– Ты че, дохуя умный? – грубо обрубила меня трубка и посоветовала организовать самовывоз или я могу оставить покойника себе.

Мда, ситуация выходила из-под контроля. В поисках поддержки я покосился на Аллу Рудольфовну. Та по-прежнему сидела за столом, сложив руки на папке, как прилежная школьница и в прострации смотрела в окно. Помощи от дамы не ожидалось. Машинально отметив про себя хорошую осанку и очень даже неплохой разрез на юбке, я полез в стол шефа и добыл телефонный справочник завода.

После серии звонков по близлежащим номерам, я выяснил – с транспортом в вечернее время на заводе непросто, особенно с выездом за территорию. Мне любезно предложили сорокатонный БелАЗ-самосвал, тепловоз с вагонами любого типа, козловой кран, автогрейдер, но то сомнительно, бульдозер без проблем и бетономешалку без бетона. Пришлось отказаться и копать выше.

Наконец я добрался до заводского диспетчера – фактически ночного директора завода и изложил ему суть проблемы. Диспетчер, большой человек, занятый решением оперативных производственных вопросов, был в курсе и велел мне подождать – у него пересменка. Я сильно удивился, так как смена по графику уже кончилась или у них принято опаздывать на работу?

Диспетчер проявил терпение и пояснил юному щеглу, что он работает по особому графику, так как он – диспетчер, должен контролировать обе смены, поэтому его собственная пересменка смещена и я должен подождать.

– Как ждать? – возмутился я и попробовал давить на диспетчера аргументами про включение в штат и инвентарный номер на покойнике.

– Ты чё, блядь, юморист или самый умный? – проявил знание разговорного языка разозленный диспетчер. – Через час получишь машину.

В трубке раздались гудки.

Длинный рабочий день определенно не желал заканчиваться. За столом напротив сидела Алла Рудольфовна и печально смотрела мимо моего плеча в черное окно. Руки лежали поверх папки с бумагами, которую она даже не открыла. Длинные тонкие пальчики, украшенные кольцами заметно дрожали. Телефонные переговоры она пропустила мимо ушей. В ушках поблескивали сережки-гвоздики с очень маленьким камушком. В драгоценностях я не разбирался, но, судя по крошечному размеру, бздюлинка стоила дорого.

Загудели дроссели люминесцентных ламп, из распределительного щитка раздался щелчок и свет погас. Горели только две лампы над столом шефа, запитанные от другой фазы. Комната погрузилась в полумрак. Перекос фаз в осветительной проводке – проблема мелкая и повторялась не часто, на работоспособность компьютеров не влияла, поэтому руки до нее у «электрички» не доходили, «сапожник без сапог», слыхали поговорочку? Требовалось пройти к распределительному щитку у стола шефа и перещелкнуть тумблер. Я встал.

– Саша, оставь. Посмотри, какой красивый вид, всё в огнях. Завод как на ладони.

Я оглянулся и подошел к окну. Контора расположена на возвышенности и с моего угла между корпусами цехов открывается замечательный вид на завод, раскинувшийся до горизонта. Я могу видеть малую толику огромного предприятия, но зато самую основную, его сердце, самую суть, завязанную на выплавку металла. В окна я смотрю каждый день, привычное зрелище примелькалось, но, жизнь суетна и нет времени насладиться красотой момента – куда-то бежишь, торопишься, несешься. Бескрайнее море огней. Красные, синие, зеленые, конуса прожекторов, цепочки габаритных огоньков по верху эстакад, транспортерных галерей, огненные кольца по оголовкам здоровенных дымящих труб. Дым в темени за окном не виден, как и грязь, пыль, сажа. Левее по технологической дороге с низким, едва слышимым сквозь толстые стекла рёвом, проползают тяжеленные грузовики. Если подойти к левому окну вплотную и повезет по времени, можно увидеть светящиеся вишневым цилиндрики, цепочкой выезжающие из ворот цеха. Отсюда цилиндрики кажутся сигаретными огоньками и тускло освещают небольшое пространство вокруг себя. На самом деле это здоровенные многотонные, раскаленные докрасна слитки металла. Красиво. И над всей этой красотой царит огромный, просто гигантский факел, озаряя трепещущим, багровым светом пространство на многие сотни метров вокруг себя. Свеча дожига попутного газа – величественное устрашающее зрелище. Огонь. Бешеная, неукротимая, первобытная сила, страшная в своей беспощадности. Факел далеко, а я надежно укрыт за толстенными стеклами и рев стихии не слышен, но завораживает своим безмолвием.

Я смотрел в окно. По стеклу сбегали водяные капли. Куда торопиться? Зачем спешить? Остановись мгновенье, ты прекрасно.

Женщина за моей спиной молчала. В стекле я видел её отражение, как бледный силуэт на черном холсте, испещренном точечками огней. Она поворачивает голову и сморит в другое, не закрытое моей спиной окно. Разве можно закрыть мои большущие окна даже самой здоровой спиной? Я вижу её профиль. Длинная изящная шея, красивая посадка головы. Мне нравится. Длинный носик недостатком не считается, скорее изюминка, а вот поджатые губы говорят о вредности характера или о проблемах в жизни.

– Потрясающий вид, – повторила она. – Напоминает вид из рубки океанского лайнера. Мы с мужем когда-то ездили в круиз и даже попали в шторм.

Она тяжело вздохнула.

Мне здоровенные, почти панорамные угловые окна тоже напоминают то ли рубку, то ли кабину, то ли пульт управления чем-то огромным, сложным. Если бы я был директором, непременно устроил бы тут своё рабочее место. Но я не директор, не люблю руководить. Пусть руководят те, кому нравится. А здесь моё рабочее место, расположенное в дальнем углу кабинета и прикрытое кульманом. Мое логово.

Интересная женщина. Искрит. Определенно хочу. Замужем. Вздох тяжелый. Развелась или проблемы. Мне всё равно, но первым шаг делать не буду. Или уже сделал? Иногда я и понять не могу, как-то оно само получается – хлоп и дырка. Круиз. Лайнер. Даже не корабль, целый лайнер. Её катали на лайнере. На чем её могу прокатить я? Велосипед, общественная электричка, автобус. Деньги для меня никогда не были проблемой, я могу с шиком покатать её на такси. О! Я могу прокатить её на вагоноопрокидывателе! Такое никому не придет в голову и так делать нельзя – лютое нарушение техники безопасности. Нельзя, но мне насрать и мне можно – я спас мастера-Вову, оказал ему услугу, он должен мне ответную и теперь я могу катать даму на вагоноопрокидывателе сколько влезет. По блату.

– Алла Рудольфовна, представьте, будто вы – открытый четырехосный полувагон. Представили? Теперь держитесь крепче, мы отправляемся в круговое путешествие вокруг вашей оси. Жжж..жжжж…жжж.

Прелесть. Интересно, сколько понадобится оборотов, чтобы она тронулась с ума от такого счастья?

– Ах, Александр Васильевич, вы вскружили мне голову и я готова пасть к вашим ногам. Бух! Тело дамы летит в угольный бункер, где я, стоящий на зловещей решетке из прутьев, под которыми разверзлась зияющая чернота, ловлю её на руки. Дама благоговеет пред явленной брутальной силой, млеет от счастья и молвит:

– Вы покорили меня, вы мой герой, я завелась с пары оборотов вагоноопрокидывателя, я вся горю, я похожа на открытый четырехосный полувагон, вся ваша и вы можете грузить меня углем сколько влезет.

И все заверте ...

Открытый четырехосный полувагон

Четыре оси – это много, но они все не ведущие и бывает больше. Открытый… может сойти за кабриолет, круто. Я видел кабриолеты только в кино. Или это наоборот признак дешевизны, тентованный УАЗик, а на тряпку денег не хватило – советский кабриолет? Полувагон вообще звучит унизительно. Получего-то там, бюджетная версия, недоложили.

Красивая женщина. Её катали на круизном лайнере, подарили сережки пусть с маленьким, но бриллиантом, шептали на ушко нежные слова, сравнивали с русалкой или дорогой спортивной яхтой, гладя жадными руками по крутым обводам.

Что могу предложить ей я? Крутануть на «опрокиде» и сравнить её с четырехосным открытым полувагоном?

У меня нет корабля.

– … бля, – донеслось сквозь поток мыслей.

Я обернулся и удивленно посмотрел на даму.

– Саша, ты смотришься у окна, будто это рубка, а ты – капитан корабля, – повторила Алла Рудольфовна. – Кого напоминаю тебе я?

Я промолчал.

– Ты на самом деле капитан? Настоящий?

– Да, настоящий, но сухопутный, нетипичен и немного аморален.

– Скотина.

Я удивленно поднял бровь.

– Сволочь, – повторила она. – Бросил меня на третий рабочий день с этим… этим… вагоноподкидывателем… специально. Меня уволят, я дура и ничего не умею…

Губы Аллы Рудольфовны искривились и задрожали, ноготки выбили нервную дробь по картонной обложке папки. Из уголка глаза выбежала слезинка. Стильная дама разительно преобразилась в испуганную потерявшуюся девочку. Так бывает. Нервный срыв.

– Помоги ей, – шепнул голос шефа. – Поговори, объясни и….

В голове зашумело, голос пропал. Сумасшедший день. Голоса в голове. Помочь велят. Тут и самому свихнуться недолго.

– Где моя жизнь свернула не на ту колею? Я не знаю. Но она несется под откос. Я, как сошедший с рельсов состав, лечу к пропасти, боюсь завтрашнего дня и не знаю, как остановиться. Еще вчера я была уверена в будущем, у меня было все, а сегодня я живу с мамой и завишу от мальчишки. Что я тут делаю? Я не знаю. Но мне кажется, если я сейчас уйду, то будет только хуже. Я упущу что-то важное.

Женщина закрыла лицо ладонями, её плечи вздрогнули.

Я направился к столу шефа, извлек из ящика ключ, отпер сейф. Предлагать половину маленькой стопки неприлично, а идти через бюро с полной неудобно, потому прихватил бутылку и нагреб горсть конфет. Налил коньяк и осторожно тронул женщину за плечо: – Ты устала, Алла, весь день дрожишь и у тебя мерзнут руки. Это депрессия и упадок сил.

Специалист по Охране Труда оторвала от лица ладони, посмотрела на меня и ледяными пальцами взяла стопку. – У меня низкое давление, оттого руки мерзнут, я не успела пообедать и действительно очень волнуюсь.

– Не переживай ты так, не бери в голову.

– Мы на работе, разве ж можно?

– Это не бухло, а лекарство от нервов и для поднятия давления. Если в меру, то можно.

Алла Рудольфовна выпила залпом коньяк и немного порозовела щеками.

– Я не люблю шоколад.

– Есть сосательная.

– Нахал, – сверкнула она глазами, взяла конфету, зашуршала фантиком, сунула в рот леденец с ментоловым вкусом и посмотрела на мои брюки.

Я поспешно сел и дабы отвлечься от неправильных мыслей, раскрыл папку по треклятой хреновине, которая непонятно что делает с вагонами и углубился в бумаги.

Я отвернулся к компу, включил экран и принялся набирать документы с пожульканных исчирканных листочков, в холодно-мертвенном свете монитора похожих на страницы, вырванные из какой-нибудь зловещей колдовской книги. – Книга Мертвых, – подсказал в голове ехидный голос. Кто-то холодно и осуждающе хмыкнул.

За спиной вздохнули. – Старый кобелина. Бросил одну как щенка в воду, надеялся потону.

Я возразил – привлекательная дама на щенка не тянет, мы замечательно обойдемся без деда и можем попробовать по-собачьи, закончил я речь, стараясь не сильно отвлекаться от набираемого текста.

– По-собачьи? – с недоверием в голосе спросила Алла Рудольфовна.

Сообразив, что сморозил неудачно, я тут же уточнил – если не лежать как бревно, а активно шевелиться, то никто не утонет и плавать по-собачьи умеют все, главное энергичнее дрыгать лапками.

– Могу и по-собачьи, – булькнул коньяк, она зарычала, звонко тявкнула и тут же хихикнула, сбив меня с мыслей о вагоноопрокидывателе.

Повисла тишина.

Общение принимало неожиданный оборот, торопиться не надо, не мой стиль, но и оставлять выпад без ответа не стоило.

Барабаня по клавиатуре, я рассказал известную притчу про лягушку, попавшую в сметану, которая не утонула и упомянул, что стиль плавания лягушки – почти по-собачьи и те, кто активно дрыгают лапками, реже тонут.

– Вообще-то вторая лягушка не взбила из сливок масло, а встала на труп первой, – проявила знание притч Алла Рудольфовна. – Не будем о трупах, я боюсь мёртвых. Можно еще немного коньяка?

Я молча кивнул.

Булькнул коньяк, зашуршала конфетная обертка. Под громкий треск десятипальцевого слепого набора, невидимая за моей спиной дама рассказывала запутанную историю своей жизни.

Я верстал документы. Время шло. Шуршали обертки конфет, иногда булькало, дама говорила, я слушал вполуха и поддакивал. Если собеседник говорит, перебивать не надо. Институт, свадьба, обеспеченная жизнь за коммерсантом-мужем, курорты, круизы, походы. Незаметно веселая карусель жизни сбавила обороты, рутина, работа в каком-то никому не нужном НИИ для скучающих без дела тёток, закрытие НИИ, рождение ребенка, быт, конфликты. Обычная история обычной семьи.

Булькнул коньяк. Дальше началось необычное. Смерть ребенка. И ничего не поправишь. Женщина всхлипнула. С ритма я сбился, произнес ненужные, ничего не значащие слова. Алла Рудольфовна в ответ снова булькнула коньяком. Мы помолчали.

Я забарабанил по клавиатуре, она продолжила рассказ. Трагедия подкосила мужика, он стал злым, нервным, по глупости с помощью стаи верных товарищей потерял бизнес, машину, квартиру и то ли обрел новый смысл жизни в бутылке, то ли пропал сам по себе. Алла Рудольфовна бежала с утонувшего семейного корабля, сейчас живет с мамой, практически на её шее, не умеет торговать на рынке, с трудом получила на заводе работу, в которой она ничего не понимает, ей кажется жизнь кончена и она ведет себя как дура.

Да, жизнь жестока, возразил я, подчас ставит раком, но если упираться изо всех сил, то у молодой интересной женщины все получится, она вцепится мертвой собачьей хваткой в работу, найдет себе достойного мужа и все наладится.

Алла повторила, что уже была замужем, там скучно и больше её туда не тянет.

Сравнивать мне было не с чем, я на всякий случай согласился, да современной женщине муж не нужен, достаточно кого-нибудь, с кем ей будет не скучно.

– Мне уже не скучно, я устроилась на интересную работу, – ответила она, икнула и зашуршала бумажкой. – Хочешь конфету?

По шее и щеке скользнула ледяная ладошка и сунула конфету мне в рот. Шоколад мгновенно растаял на языке. Горькая начинка гармонировала с услышанной историей. На губах осталось холодное прикосновение пальцев.

Я отправил худо-бедно сляпанные документы на печать. Загудел принтер. Кое-как успокоив гудевшее естество, я спрятал изрядно опустошенную бутылку в сейф. Охранница Труда следила расфокусированным взглядом, как я разбирал отпечатанные бумаги, кинул экземпляр на стол шефу, перепроверял составленные Акты.

Тренькнул телефон.

Звонил диспетчер.

За длинный день я уже порядком устал, был морально истощен и неожиданно для себя наехал на нового диспетчера, сходу заявив, что они там долго телятся и машину я жду уже больше часа.

Новый диспетчер тоже оказался терпеливым, в отличие от меня (не быть мне диспетчером) и пояснил – в журнале предыдущая смена записала: «Заказана машина + сопровождающий с грузом (спок.)». Сокращение «спок.» означает, что спешки не требуется, а теперь очередь дошла до меня и он высылает дежурную «Ниву».

Захотелось проветрить рот. Я проявил знание ненормативного русского языка и выложил: «спок.» – это труп с вагоноопрокидывателя, сменщик – баран с плохим почерком, неправильно сокращает слова и вообще делать сокращения в Сменном Журнале не допускается, также он не владеет русским языком, раз ограничился писаниной и «Ниву» можно засунуть ему в жопу, а если мне немедленно не пришлют хоть что-нибудь, то я выкину жмурика прямо перед проходной, утром народ повалит с электрички, с бодуна не заметят, втопчут в грязь и дело с концом.

Диспетчер оценил мой богатый словарный запас, поинтересовался, откуда я вообще взялся, такой умный и заверил – подходящая машина скоро будет.

Алла Рудольфовна оценила моё умение общаться с людьми, нетвердой походкой, виляя бедрами, прошла к зеркалу и стала тщательно подводить губы ярко-алой, в цвет маникюра помадой.

Я же оценил её шатающуюся походку и старания с макияжем, вряд ли предназначенные для усопшего.

Пить коньяк натощак опасно. Мы шли по коридору, датая дамочка висла на моей руке, цокала шпильками по бетонному полу и стукалась об меня бедром. Я напряженно думал, как быть дальше и костерил про себя чересчур навязчивого покойника – не люблю третьих лишних.

На развилке коридора я вспомнил про проходную и остановился.

– Тебе туда нельзя, – заключил я, осмотрев приятно пахнущую коньяком даму.

– Как догадался? – почему-то смутилась она.

– Мы пойдем другим путем, – я шагнул в темный тупик развилки коридора и потянул её следом.

Алла Рудольфовна протормозила, уперлась, стала возражать, что вот так сразу неудобно, несла какую-то невнятицу.

Я был трезвее, намного сильнее, победил в непродолжительной борьбе и вытолкнул-таки упрямую тетку на пожарную лестницу, по которой мы и спустились, обойдя вертушку проходной.