Петрович

Мы стояли перед конторой и дышали прохладным ночным воздухом.

– Классный трюк, – похвалила Алла Рудольфовна обходной тыловой маневр. – В обед поесть не успела, вот и развезло. Ты меня спас, иначе я проползла бы под вертушкой на четвереньках.

– На четвереньках – это по-собачьи, – ляпнул я.

– Мне нравится…… – прыснула она в кулачок.

Конец фразы заглушил скрип тормозов.

Перед нами качался на просаженных рессорах старый, редкой модификации УАЗик с кунгом – небольшой будкой, раздельной с кабиной.

Я галантно распахнул перед дамой дверцу кабины, Алла Рудольфовна сунулась внутрь.

– Поеееедем, красооотка катаааться, давно я тебя поджидаааал! – нещадно фальшивя, пропел водитель пропитым голосом, приветливо махнул рукой, украшенной татуированным синим солнцем, садящимся в еще более синие волны, тепло блеснул золотыми зубами и потянул носом. – Самогон? Вонючая гадость. Для дамы есть водка. Будешь?

Пассажирское место было только одно, так как посередке возвышался кожух коробки передач, талантливо вынесенный самым умным конструктором отечественной техники в и без того тесный салон.

– Я тут одна не поеду, – обрубила трудовичка.

В отраженном свете прожекторов, светящих с крыши здания на конторскую автостоянку, мы худо-бедно устроились на неудобных деревянных лавочках в тесной будке-кунге, размером примерно два на два с половиной метра. Я протянул руку, захлопнул дверцу и все вокруг погрузилось в кромешный мрак – узкие бойницы-окна были густо заляпаны грязью. А чего вы хотите? Завод – это вам не операционная или консерватория какая.

– Где свет? – поинтересовался я в малюсенькое открытое окошко-форточку, ведущее в кабину водителя.

– Где-где. В Караганде, – грубо ответил обиженный тем, что его оставили без женской компании, водила.

– Тут темно, как у негра в жопе, – нагрубил в ответ я. Как же мы поедем в полном мраке?

– Мне не сказали, что пассажиров будет двое. Покойнику вообще похер, а кому страшно, могут пересесть в салон, – парировал хитрый жук.

– Ты чё, блядь, самый умный, да? Мне тоже похер, я сейчас выйду, а ты можешь кататься с ответственной за дохляка датой бабой сколько влезет.

На секунду повисла тишина. Дежурные автобусы ходили, хоть и редко, но выйти я не мог – не мой стиль – сблефовал да. Выйду я или нет, водилу не волновало, он несомненно хотел прокатиться с не вполне трезвой красоткой, но опасался диспетчера и подозревал мухлёвку. Алла Рудольфовна про дежурные автобусы не знала – работала третий день и в мою руку вцепились холодные как у мертвеца пальчики с острым маникюром.

– Света нет, лампочки спиздили. Больше ничем не могу помочь, – примирительно произнес водитель. Он щелкнул чем-то в кабине – прикрученная на стене кунга коробка, то ли рация, то ли аккумулятор, зажглась зеленым диодом зарядки, пуская по салону блики.

На широких лавочках, приделанных вдоль стенок кунга, мы тряслись по сортировочным подъездным путям. Рудольфовна сидела напротив. На переднем плане красиво выделялись высокие шпильки, затянутые в черный нейлон ножки и разрез юбки, открывающий половину бедра. Убрать ноги под низкую лавочку она не могла и я под покровом темноты, разглядывал попавшую под раздачу судьбы тетку, которой что-то там нравится. В воздухе витал слабый запах алкоголя и шоколада.

– Приехали, – гаркнул водитель в маленькое окошко и я вышел из будки-кунга.

На вагоноопрокидывателе работали по графику два по два и мужики-составители, вышедшие вторую смену в ночь и как раз-таки самые причастные к текущим проблемам, образовавшимся под утро их первой ночи, уверили меня – они не грузчики и если я известно до чего умный, то могу грузить ЭТО сам. Я привел свои доводы и возражения, мы пообщались, работяги подобрели и предложили выпить «на посошок», так как отдавать за просто так «Петровича», к которому они успели привязаться и даже окрестить, будет невежливо. Юмористы, млять.

С молодецким гиканьем из темного подземелья выволокли жестяной лист со злосчастным покойником, прикрытым каким-то тряпьем и с грохотом зашвырнули внутрь будки УАЗика. Алла Рудольфовна обрадовалась старому знакомому как родному, звонко взвизгнула, поспешила освободить место для дорогого гостя и, сверкнув ляжками сквозь черный узор нейлона, забилась вглубь салона.

Мужики удивились, одобрительно поцокали языками, похвалили меня за умение выбирать компанию и, пожелав счастливого пути, помогли залезть в салон. Хлопнула дверца. Под сальную шуточку водителя, кинутую через окошко мы тронулись в путь.

В глаза мне по-прежнему светила зеленая лампочка с непонятной коробки. Алла сидела напротив и не мигая смотрела на меня. Я смотрел на её вздымающуюся грудь и красивые ноги. Мысли потекли в не совсем правильном направлении. Идиллию портил разделявший нас труп. Машина пошла через маневровые пути и подпрыгнула на рельсах. То, что осталось от головы покойника звучно ударило в жестяной лист. Я вздрогнул. Алла Рудольфовна сверкнула коленками, с грацией кошки перескочила через мертвеца, щелкнув шпилькой по краю листа и приземлилась на лавочку в метре от меня. Я удивленно поднял бровь.

Она наклонилась ко мне, дохнула коньячным ароматом и шепнула: – У тебя глаза в темноте светятся. Зеленым. Лучше не смотреть – страшно.

– Диод с зарядки отражается.

– Врешь. Первый раз сверкнуло, когда ты в бункере над покойником стоял.

Ответить я не успел. Машина притормозила перед воротами проходной, гуднула, шлагбаум приветливо открылся, полусонный охранник махнул из будки и мы, без досмотра, кто ж досматривает машину на въезде, вкатились на территорию завода.

Я рванулся к окошку, по пути запнулся о лежащее тело и ноги трудовички, грохнул кулаком в переборку кунга и невежливо поинтересовался, какого черта.

– Ты чё, дохуя умный? – спросил водитель. – Сменщик спиздил бензин и если надо, то до поселка можешь толкать машину, а я буду рулить. Едем на заправку.

Чертыхнувшись, я сел на место, попутно снова запнувшись о бомжа и Аллу Рудольфовну. В стране царил тотальный дефицит, машины заправляли по талонам. Талоны принимали только на определенных заправках, к которым был приписан цеховой транспорт. Мы ехали по тряской внутризаводской дороге к долбанной заправке, долго заправлялись, водитель, что-то переливал из канистры в бак и обратно. Тронулись. День, перешедший в поздний вечер, определенно не желал заканчиваться. Алла сидела почти вплотную, наши колени соприкасались в ритм покачивания машины. Дама глубоко дышала.

– Женюсь! – промелькнула мысль. Красивая яркая женщина. Ноги отличные, грудь мне нравится. Юбка строгая, но интересная, есть чувство вкуса и меры, это хорошо. Она образована – не какой-нибудь хухры-мухры, эколог! Не глупая, значит будет о чем поговорить. Да, судьба непростая, но это же замечательно, поменьше дурацких капризов, раз жизнь побить успела. И я, кажется, ей определенно нравлюсь.

Я еще раз с интересом осмотрел соседку. В голове чередой побежали мысли.

Мы давно знаем друг друга – она меня с самого утра, а я её так вообще лет сто, если считать с института. Поженимся, создадим крепкую дружную семью, ячейку общества и заживем долгой и счастливой жизнью. Прямо тут, в кунге и заживем. Вырваться с работы не судьба, поэтому будем выходить на работу из будки, в нее же и возвращаться, спать по-собачьи, свернувшись калачиком на лавочках. Тесновато, но места хватит, не многим меньше чем в стандартной хрущевке. А «Петровича» усыновим, раз уж избавиться от него не получается. Куда ж мы без него? И мальчик хороший, ведет себя тихо, не шалит.

– Не бедокурит, – шепотом поправил меня голос капитана Сергеева, прозвучавший в голове.

Внутризаводские дороги отнюдь не гоночная трасса, по ним ездят сорокатонные БелАЗы и нарезают колеи. УАЗик влетел в особо мощный ухаб в половину колеса, машину тряхнуло. Смирный доселе покойник подскочил на смертном одре, откинул в сторону угол прикрывающей его тряпки, махнул рукой и облапил женскую туфельку. Алка пронзительно взвизгнула, дрыгнула ногой и схватила меня ледяными пальцами.

От проблемы она попыталась дистанцироваться, но высоты кунга не хватило, залезть на меня верхом не получилось и дама ограничилась полумерами – прижалась всем телом и задрожала. Я ободряюще приобнял её за плечо, сердце бешено колотилось. Чертыхнувшись, я запнул мёртвую руку под импровизированный саван и со злостью попытался отпихнуть от нас мертвеца, ишь, третий лишний, еще в родственнички набивается. «Петрович» обиженно затрясся.

– Саша, что ты делаешь, – горячо задышала мне на ухо Алла, – прекрати, и без того страшно.

УАЗик ехал к проходной. Мы сидели в будке, усталые как собаки. Алла дремала, привалившись к моему плечу. Бедро в разрезе юбки прижималось ко мне. Было тепло и приятно.

Скрипнули тормоза. Машины, выезжающие с территории завода, особенно ночью, досматривались. Охранник был молод, трезв и рьян. Он радостно выскочил из сторожки как чертик из табакерки, метнулся к кунгу, широко распахнул дверь, напустив в салон холодного воздуха и уставился на нас. Разморенная алкоголем, прикемарившая трудовичка подняла голову с моего плеча и шумно выдохнула.

– Тааааак, – вахтер-охранник обрадовано втянул воздух носом. – В салоне пахнет алкоголем и …. Еще чем-то.

Другой запах он не распознал. Сказать по правде в салоне воняло «Петровичем». Густой запах крови и потерянной жизни витал в воздухе. Алла Рудольфовна под анестезией его не ощущала, и слава богу, мне же было все равно.

– Алкоголь…, – повторил охранник. – Я могу составить Акт. Документы на груз есть? Я могу изъять материальные ценности и составить Акт!

Сопляк, только что отслуживший в армии, важный от свалившейся на него власти, откинул саван с покойника.

– Это кто?

Охранник вылупился на меня испуганными глазами.

– Баба пьяна, а это – труп. Документов на вывоз нет, – коротко ответил я. – У тебя бумаги какие при себе имеются? – я пихнул Петровича ногой.

– Пппььяным нельзя…, – охранник осекся.

– Раз молчит, забирай, – я снова толкнул покойника, тот возмущенно колыхнулся. – И бабу датую тоже. Акты составишь, премию получишь. Жизнь заиграет новыми красками.

Алла Рудольфовна вонзила коготки в мою руку.

В окошке кунга блеснули золотые зубы водилы: – Хочешь, давай с нами, места на полу много, – предложил тот и весело заржал.

Охранник с грохотом захлопнул дверцу машины и метнулся к шлагбауму. Мы выехали к поселку.

– Саша, неужели ты бы сдал немного выпившую женщину охране и меня б уволили? – спросила с моего плеча Алла Рудольфовна. – Мне показалось, я тебе нравлюсь.

– Нравишься, – подтвердил я и провел пальцем вдоль здоровенной «стрелки» – результату прыжков по кунгу, поплывшей по бедру на безнадежно испорченных колготках или чулках.

– Мальчишка. Завтра ты растрезвонишь обо мне всей конторе и я сгорю со стыда, – вздохнула она.

– Не мой стиль. Нем как могила, друзья подтвердят. Дружище, замолви за меня словечко перед дамой.

Я ткнул носком ботинка в труп, тот качнулся.

– Господи, Саша, как тебе не страшно. Я боюсь покойников.

– А чего нас бояться?

Я пихнул покойника еще раз.

– Перестань! – Аллу Рудольфовну пробила дрожь.

– Ты растеряна, напугана, немного выпила и замерзла. Все будет хорошо, выше нос, – подбодрил я и успокаивающе провел ладонью вдоль «стрелки».

– Выше нос, – повторила она. – И ноги. У тебя горячие руки. Я замерзла.

Она сжалась в комочек и подтянула колени. Матовая кожа просвечивала сквозь узор. Рваным шрамом вдоль бедра белела затяжка. Теперь я мог достать рукой куда угодно. Зашуршал нейлон. Всё-таки колготки.

– Как тебе рельеф и объем? – спросила она.

– Отлично, но лучше перепроверить всё тщательно.

– Проверяй.

Снова зашуршал нейлон.

– С тобой не скучно. Такого насыщенного событиями, интересного дня у меня не было никогда в жизни, – сказала Аллочка, съехала вдоль лавочки и рухнула головой мне на колени.

– Обморок, – мелькнула мысль. Я затормошил и попытался поднять лишившуюся чувств женщину.

– Пусти, – отозвалась та. – Пьяная баба себе не хозяйка и хочет конфету. Сосательную.

Вжикнула молния, ледяные пальчики ухватились за меня и тут же обожгло горячим.

В конфетах Алла Рудольфовна явно знала толк. Машина ходко шла к поселку по неровной дороге. У моих ног безвольно колыхался покойник. Горячий язычок с ленцой гурмана обрабатывал конфету. Местами дорога портилась, УАЗик скакал по ухабам, раскачиваясь на просаженных рессорах, Аллочкина головка подпрыгивала, я предостерегающе стискивал её грудь и понятливая девочка замирала. На ровных участках трассы я, напротив, поддавал бедрами, трудовичка причмокивая, отрабатывала полученную команду и тыкалась холодным кончиком немного длинного острого носика мне в пах. В ушке поблескивала крошечная искорка «гвоздика». Оправа камушка второго «гвоздика» царапала живот.

Дабы скоропостижно не разочаровать даму, я старался думать о совершенно посторонних вещах, планах на завтра, работе, политике. Первой беседу начала Алка, чем удивила, так как день выдался длинный и все устали. Она, обратила внимание на мою задумчивость и, переложив за щеку конфету, спросила, нет ли какой причины для тревоги, о которой я размышляю?

Я замялся и попытался увильнуть от ответа, отделавшись общей характеристикой: не женат, аморален, материально независим и у меня нет никаких проблем, о которых стоило бы тревожиться. Трудовичка проявила настойчивость и выудила-таки правду, но не обиделась, а наоборот похвалила за оригинальность, выдержку и стойкость, к месту ляпнув поговорку про вялого червя, на которого даже последний ёрш не позарится. С мыслей я сбился и червь предательски зашевелился. Аллочка хихикнула, сказала, что в детстве обожала рыбалку, хорошо разбирается в червяках и выдала пошлый анекдот про то, как рыболов борется с проблемой замерзания червей зимой, и тут же его проиллюстрировала, обслюнявив червя.

– Мне нравится объем и рельеф, – прошепелявила она.

– Мне тоже, – согласился я и зашуршал в ответ нейлоном.

Мы молчали, поглощенные своими делами. Рыбачка грела за щекой пойманного червя, я безнадежно пытался собрать разбегающиеся по закоулкам нейлона мысли, червь же раздулся от самомнения до совершенно неприличных размеров.

Разговорный жанр – моя сильная сторона, но беседу продолжила инициативная Алка, чем еще раз несказанно удивила меня и застала врасплох. Раз путь до поселка не близкий, скрасить его мы можем беседой, ведь не считаю же я её пустоголовой дурочкой и двум образованным людям всегда найдется о чем поговорить в течение длинной поездки, предложила она.

Иногда сам заменяю раздумья разговорами, одобрительно потрепав её по щеке, признал я, но осторожно, так как не каждый собеседник готов к содержательным диалогам в любых ситуациях, а ей будет крайне неудобно общаться с набитым ртом и беседа превратится в монолог. Она возразила – в институте на лекциях по риторике им рассказывали про древнегреческого оратора Демосфена, который тренировал дикцию, держа во рту камешки и перекатывая их языком и если у него получалось, то ей, девочке, говорить с занятым ртом проще, что тут же и продемонстрировала.

Я с Демосфеном не пересекался, факт, но судя по всему, ей он и в подметки не годится, с риторикой все в порядке, за словом в карман она не лезет и язык у нее без костей.

– Без костей, – подтвердила нахальная брюнетка и тут же завертела языком такие фортели, что пришлось дать языкастой сучке подзатыльник. Некоторое время мы ехали молча, я думал не перегнул ли палку, она обиженно молчала, надув губки.

На сей раз заговорил я. Извинился, есть грех, погорячился и даже растерялся, потому и сорвался, но раз общение все равно идет само собой на темы, от которых людям обычно неудобно, то если ей удобно, почему бы и не поговорить.

Алла Рудольфовна для вида подулась, потерлась об меня щекой, примирительно облизала конфету и созналась, что ей все же немного неудобно.

– Шея затекла, сижу изогнувшись, – пояснила она. – И ноги гудят – целый день на шпильках.

Я предложил ей разуться, да, несколько фривольно, но допустимо, учитывая длинный рабочий день, а как ей устроиться удобнее, пусть выбирает сама. Трудовичка посучила ножками, скинула туфельки, легла животом на лавочку и принялась за конфету. Несомненно, так удобнее, отметил я, похвалил её за умение действовать в любом положении, невзирая на обстоятельства и одобрительно похлопал по попе, она же, соглашаясь, энергично закивала головой. Ладонь попала на ямочку и я вкратце рассказал Аллочке про индикатор, похвалил её упругую попку и очень рельефные ямочки, судя по которым я ей нравлюсь.

– У тебя забавная манера общения, – причмокнув, отметила она. И ямочки – не самый надёжный индикатор, но если я не замечаю других признаков симпатии, то она готова семафорить мне булочками. Алка оттопырила зад, прогнула спину и, уцепившись двумя руками за конфету, принялась яростно её лизать. Я еще раз огладил нейлон, рельеф и ямочки, про себя отметив – маркер надежный – есть ямочка – нравлюсь.

Стремясь развлечь занятую делом даму, разговор продолжил я и сказал – проблему затекшей шеи мы решили, но она ситуативна и не всегда будет актуальна, а вот со шпильками надо что-то делать, если она не хочет надолго застревать на работе в каждом профнастиле. Я посоветовал обзавестись сменкой.

Алла Рудольфовна согласилась, пообещала подумать про сменную обувь и как я считаю, подойдут ли в качестве сменки оставшиеся с института беговые кроссовки? Я уверил – на её замечательных ножках и туфельки и кроссовки будут смотреться отлично. Она усомнилась в сочетаемости кроссовок с офисным стилем одежды, я обратил внимание – мы всего лишь на заводе, а не в Букингемском Дворце и у нас не очень строго со стилем одежды.

– С дресс-кодом, – поправила она, теребя конфету острыми коготками.

– Как-как? – переспросил я, услышав новое по тем временам слово.

– Дресс-код! – раздельно повторила она. – Ты не владеешь языком? Мне показалось, ты достаточно образован.

Я неплохо владею английским и в подтверждение своих слов произнес пару фраз. Она отметила необычное произношение, невнятное, я уверил её – оно как раз правильное и уж в вопросе языкознания ей со мной не тягаться. Алка прекратила когтить конфету и продемонстрировала свое владение языком. Издаваемые ею звуки тоже нечленораздельные, отметил я, у нее немного странная техника с прижиманием языка к нёбу, необычно, но мне нравится.

Не во всех областях владения языком я могу считаться авторитетом, уверила она. Да, в данном аспекте у меня исключительно односторонний опыт, согласился я, она созналась, что тоже в теме только со своей стороны, лингвистику обожает, правда давно не практиковалась, но надеется быстро наверстать упущенное и тут же перешла к языковой практике.

– Ну как? – резко подняв голову, спросила Аллочка. Конфета вылетела изо рта с сочным звуком «чмок».

– Бесподобно! – похвалил я, – языком ты владеешь так, что встанет даже у покойника, только немного шумная, нас услышит водитель и мы попадем в аварию.

Она «чмокнула» еще несколько раз, сказала, со мною ничего не боится, даже поднимающегося покойника, а на водителя ей насрать.

Я все же предложил ей не слишком увлекаться, вести себя немного потише, соблюдая приличия и рассказал неприличный анекдот про врача-ЛОР, который определял у пациенток ринит на слух. Алле Рудольфовне анекдот понравился, она «чмокнула» еще раз и спросила, есть ли у нее проблемы с носоглоткой?

– Звук звонкий, значит нос не заложен, – успокоил я. – Все в порядке.

– Зима близко, – отметила, – своевременная диагностика начала сезонного заболевания полезна и надо следить за своим здоровьем.

– Тогда соси леденец от кашля и насморка, здоровей будешь.

Наступила относительная тишина.

– Ты на самом деле капитан? – прервала она молчание, выплюнув леденец. – Тут что-то нечисто. Или это должность такая? Ты кто вообще по должности и чем занят на рабочем месте?

Про капитана я уточнять не стал – путаницы и так хватало, про работу же пояснил – чем я занят и для чего нужен, я не понимаю сам.

– Но кто-то же руководит твоей работой? – удивилась она.

Работаю нечасто, признал я, так как обычно во всем могут разобраться без меня, но если мне скучно, то дело для себя могу найти самостоятельно без специальных указаний, а общие инструкции, и то редко, мне даёт шеф.

– Как зовут твоего шефа? Он не представился, а я спросить забыла.

– Юрий Семёнович.

– Который велел рабочим писать бумаги? Как он узнал о несчастном случае, когда еще никуда доложить не успели?

Загадка, развел руками я и тут точно какая-то путаница. Руководитель и есть убийца, а меня послал заметать следы, со смехом предположила Алла.

– Кем он работает?

Вспомнить наименование должности шефа не удалось. Также подумалось, работает он тоже редко и чем занят – неведомо. Насчет шеф-убийца, она явно загнула, кому нужен никому не нужный бомж? Хотя черт его знает, в некоторых ситуациях Юрий Семенович ведет себя странно и, сдается, он в очень большом авторитете в конторе, так как выдает указания любому и никого не боится.

– Ты тоже никого не боишься, – отметила Алла Рудольфовна и выдаешь указания, хотя и в завуалированном виде и иносказательной форме.

– У меня отсутствует должностная инструкция, где прописаны обязанности и должностная подчиненность, на производстве порой что-то явно идет не так, я не люблю командовать, но иногда приходится вмешиваться, поэтому делаю это ненавязчиво.

От её внимания не ускользнуло, что мои указания звучат странно и не похожи на приказы, но хочется подчиниться. В свою очередь я уверил – слова не всегда важны, важно кто и как командует, а если ситуация выходит из-под контроля, тогда я матерюсь и даже могу гаркнуть.

Болтливая дамочка заговорила опять. Её беспокоило, да, она, конечно, старается как может, но, сдаётся, её не совсем для этого приняли на производство, так она работать не готова – не её специальность. В работе же она проявила себя неважно, пробует исправить ситуацию, надеется у нее получается, но хочет подстраховаться и, раз Юрий Семенович в большом авторитете, то не мог бы я замолвить словечко за неё перед ним?

Возможности шефа мне кажутся поистине безграничными, отметил я и с трудно скрываемой гордостью мимоходом ввернул, что, как ни странно, он прислушивается к моему мнению, а кто я вообще такой?

Алла Рудольфовна с тревогой спросила, не стоило ли ей одеть на работу чулки вместо колготок, так как они иногда, ну ты же сам понимаешь, это конечно не её стиль и она так никогда еще не делала, могут помочь в трудоустройстве при общении с влиятельными людьми. Ей очень нужна такая интересная как у нас работа и она пойдет на всё, стремясь заполучить её, хотя именно сегодняшний день для чулок очень неудачен.

Влиятельным меня еще ни разу не обзывали, было приятно и неловко.

– У нас всё-таки промышленное предприятие, а не бордель, поэтому ходить на работу в чулках неэтично и нарушает дресс-код, – попенял я и уверил – в целом новой сотрудницей доволен, но она часто отвлекается, тут же шлепнул её по заднице и дал легкий подзатыльник. Алка понятливо заткнула рот и занялась делом.

Затрещины хватило ненадолго, трудовичка возобновила разговор.

– У Юрия Семеновича есть младший брат или сын?

Неожиданному повороту я удивился. Как-то на День Металлурга выпили всем бюро, дурачились, шеф фокусы карточные показывал, ловкость рук и никакого мошенничества, очень артистично, говорил, от брата научился, тот путешествовал много, людям помогал, очень давно и, вроде бы, уже умер, тут я плохо слушал, задумался, при чем тут родственник моего босса?

– Ты куришь? – спросила она, сбив меня с мыслей.

Пока я решал какой вариант полуправды выдать и считаются ли редкие затяжки дамскими сигаретами за курение, она уточнила:

– Ты куришь трубку? – она подняла глаза. С подбородка свисала тонкая, как паутинка, ниточка слюны, зеленовато отблескивавшая в слабом свете лампы с загадочной коробки.

Несколькими пассами я намотал паутинку на палец, провел по подбородку трудовички, попутно собрав стекающую струйку влаги, прижал его к Аллочкиным губам и надавил.

– Шеф не курит, но у него имеется трубка.

Алла Рудольфовна резко мотнула головой и уже скрывшийся по первую фалангу палец вылетел из её рта с влажным звуком.

– А у тебя есть старший брат?

Я замолчал, окончательно сбитый столку её вопросами.

Алла Рудольфовна меня не слушала, ответа, похоже, не ждала, покачала головой и быстро заговорила: – Вечер удивительный сегодня. Ты не подумай чего, я не суеверная, но тут точно присутствует какая-то мистика, – прибавила она. – Малыш болел сильно, горит весь, мечется, плачет непрерывно, врачи ничего сделать не смогли, я сама не своя как в бреду и все как бы со стороны видится. Забылась и сон странный приснился, будто как есть, взрослая, кораблик маленький сделала и в ручей его запустила. Он в водоворот попал, на месте крутится и тут … отражение из омута на меня смотрит … только это не он был. Я твоего шефа увидела – аж кольнуло, но тот, из сна, моложе много, едва седеть начал, а похож очень особенно со спины. Запомнила. Так все живо и ярко привиделось.

Она тяжело вздохнула. Я сочувственно погладил её по голове.

– Подле меня бабушка умершая уже много лет назад, как живая, плачет горько. И я заплакала, он нахмурился и сказал: – Давай я тебя по головке поглажу и руку прямо из-под воды холодной тянет, а у самого глаза ледяные, страшные.

Алла вздрогнула.

– Потом как рявкнет «РУКУ ДАЙ, ДУРА!». Я напугалась, спрятаться хотела, бабуля удержала и велела руку подать. Бац, как в сон во сне провалилась и вроде замерзла вся, на мостике оказались, на … лайнере круизном … не знаю, старый какой-то, несовременный, но большое судно и бабушка там же была. В фуражке морской со значком на лбу, даже смешно стало. Сверкнуло ярко, запахло остро, как в больнице и еще один появился, а твой шеф … который на твоего шефа похож, его братом назвал и помочь мне повелел.

– В каюте очутились. Не знаю как поняла, но сразу ясно – каюта. Уютная. Полумрак, все будто в тумане. Тот, второй, напротив сидит, курит. Лицо в дыму расплывается, рассказывает что-то, а у самого глаза как два светлячка и в трубке уголек краснеет. И голос … на душе сразу так спокойно, хочется слушать и слушать, странно говорит, прям как ты сегодня. Вроде не командует, а подчиниться хочется. Объясняет все понятно и просто, но смысл ускользает, я головой трясу, рот открыла как дура и слушаю. Он заметил, сказал, если хочу, могу записывать, а мне записать и не на чем. Расстроилась, жуть как, плакать захотелось, чувствовала, упускаю очень-очень важное. Ей-богу, дурочкой себя чувствовала. Он рассмеялся и говорит – не беда, я почти все забуду, но все равно поможет и по голове погладил, прям как ты только что. На тебя похож фигурой и голос один в один, но старше. Мужчина, а ты мальчишка.

– Очнулась. Во сне проснулась и понимаю, я все еще сплю, – уточнила она, лихорадочно блестя глазами. – Рубка и судно уже другое, парусник, небольшой совсем. Рядом бабушка стоит, опять в фуражке, на воду смотрит, плачет горько и говорит: – Утонул кораблик. – И тут я вспомнила, про кораблик, который на воду спустила, а нет его, лишь пузыри по воде. Зарыдала, лицо ладонями закрыла, за голову схватилась, на ней фуражка, я её стиснула, реву, слезы вытираю, руки и щеки в кровь значком на фуражке расцарапала.

– Значок кокардой называется, – зачем-то вставил я.

– Извини, ты тогда меня уже поправлял, а я опять забыла, – ответила она. – Голова закружилась, я за штурвал уцепилась и совсем очнулась. Проснулась по-настоящему.

Молодая женщина всхлипнула, на меня упала слезинка и покатилась по стволу, прочерчивая горячую дорожку.

– Наутро не стало моей кровиночки. Глазки закрыл и нет его.

Опять капнуло горячим. Хороших слов не нашлось, да и что тут скажешь. Я промолчал.

– Жизнь пошла наперекосяк, совсем в себе разуверилась, руки опустила, не живу, тону как в омуте. Бабушка недавно опять во сне приходила, ругала меня, велела за ум браться и братец того, с глазами страшными с ней являлся, помочь обещал и все уладить.

– Все уладил я! – прервал я неуместное нытье и чтобы вернуть ситуацию под контроль неожиданно гаркнул: – Сосать!

Суеверная дурочка вздрогнула всем телом, заглотила конфету по самые гланды, поперхнулась, потерлась об меня мокрой щекой и послушно затрясла головкой.

– А? – показался верхний краешек водительского уха. Заглянуть в высоко расположенное окно, не отпустив баранки, он не мог, а прислушивался, судя по оттопыренному уху, уже давно.

– Поссать! – уточнил я.

– Тебе или бабе?

– Покойнику.

– Обойдетесь все трое, скоро подъезжаем.

Ухо исчезло.

Въехали в поселок.

– Где ты живешь? – спросил я, она невнятно прошепелявила адрес и липкие капли слюны побежали вниз по стволу.

Я выкрикнул адрес в сторону водительского окошка. – Подъезжаем, – отозвался золотозубый водитель.

Алла Рудольфовна ускорилась, энергично затрясла головой, я поддавал навстречу. Горлышко на тонкой шейке под моей ладонью судорожно задергалось. Я прижал её голову, похвалив за строгую деловую прическу – тугую шишечку из волос, затейливым образом собранную на затылке. Очень стильно. Дресс-код, понимать надо. Не какие-нибудь легкомысленные лохмы, овечкины кудряшки или коса до пояса. Строго и по-деловому! Молодец.

– Приехали! На выход, с вещами! – крикнул в окошко татуированный водитель.

Я спешно упаковал имущество, выбрался из машины и помог выйти даме.

Под неярким красным светом стоп-сигналов в черной строгой юбке с выделяющейся строчкой светлых клякс сбоку от разреза, открывающего «стрелку» на колготках, Аллочка выглядела сногсшибательно.

– Что я наделала. Ты еще мальчишка, а я веду себя как дура. Завтра ты разболтаешь обо мне всему заводу и я вынуждена буду уйти с работы, – сказала она, разглядывая меня.

– Обязательно. Я составлю Акт, обойду контору и ознакомлю всех под роспись.

– Акт…. для Акта нужны минимум двое, – засмеялась она.

– Вместе составим. Подмахнешь?

– Ну ты и пошляк! Откуда только ты такой взялся.

– Живем один раз. Не бери в голову.

– И то верно, будь что будет, – согласилась Алла Рудольфовна, – да и в рот я уже взяла.

Она показала язык, демонстративно сглотнула и причмокнула губами с остатками ярко-красной, черной в свете «стопарей» помады. Повеяло дорогим коньяком.

Трудовичка гордо задрала нос, покачивая бедрами проплыла через небольшой дворик и исчезла в кромешной тьме подъезда.

Лампочки были спизжены по всему стояку пятиэтажки. И в соседних подъездах тоже.

Пацан в одиночестве сидел в кунге УАЗика. Внизу живота разливалось тепло и приятная истома. У его ног грудой остывшей плоти валялся мертвец, подсвеченный зеленым огоньком. Себя я видел как бы со стороны, в глазах двоилось. Под тряпками расплывались контуры изломанного тела. Отогнутый рваный край жестяного листа напоминал зубцы рифа, а сам труп – остов потерпевшего крушение корабля, вдребезги разбившегося о смертоносные скалы и навсегда застрявшего в них. Отплавался «Петрович» – безнадежно испорченное тело и ничего не поправишь.

– Как считаешь, – мысленно спросил я у покойника, – что подумает мама, встретив за полночь с работы нетрезвую дочь в испачканной юбке, рваных колготках и с размазанной по губам помадой?

Мертвец промолчал. В голове зашумело, почудился плеск волн. Нет корабля, то обломки по воде. Экипаж на дне, потеряна сама жизнь и не переиграешь.

Я сделал глубокий вдох. Тягостные мысли отступили, перед глазами всплыло лицо Аллы Рудольфовны с влажными как у вампира губами.

– Выше нос, капитан, – хихикнул в голове ехидный тенорок. – Мама подумает, что дочка нескучно провела время.

– Осторожно, брат, – ответил холодный голос. – Ты разрушишь ему картину мира.

Я в изумлении потряс головой.

– О, услышал! Не зря тренирую! – обрадовался «ехидный».

– Брось штурвал, мудила, задёргал сегодня нашего, пусть управляет сам, – произнес «холодный».

– Рули, капитан! – хохотнул «тенор» и голоса пропали.

Я отрешенно смотрел в окно. Голоса в голове. Так не бывает. Не пил ни капли. Просто усталость.

Морг.

Я пинал в закрытую стальную дверь, водитель бибикал. Наконец дверь открылась, на пороге показалась огромная, рыжая, с испитым лицом, заспанная баба в фуфайке.

– Хули ты тут шумишь, чё, самый умный, да? – поприветствовала она меня и золотозубо улыбнулась, выслушала, прошла к машине, в одиночку с грохотом выволокла лист с мертвяком из кунга, сунула какие-то бумаги. Я расписался за Аллу, отдал её бумаги, прибавив к ним свои.

Баба зычным голосом заорала в щель между створок приоткрытой стальной двери морга: – ПЕТРОВИЧ!!! Выходи, клиент прибыл!

Я залез в кабину УАЗика, скомандовал: – Домой, – назвал адрес и провалился в сон.

Точка.

Спал тревожно, на работу добирался последним транспортом и опоздал-таки на полчаса. Переживут.

Юрий Семенович сидел за своим столом, просматривал бумаги из лежащей перед ним папки и вносил поправки. Перед столом в туфлях на шпильках топталась высокая эффектная брюнетка в элегантном брючном костюме.

– Вот и Александр Васильевич, – обрадовался шеф. – Очень неплохо. Фотографии приложи. Так обычно не делают, но у тебя хорошие получились. Начальство картинки посмотрит, впечатлится и поменьше будет придираться к вашему совместному творчеству, – потряс он документами. – Похоже, вы с Охраной Труда нашли общий язык и неплохо сработаетесь.

Мы очень старались, ответил я, Алла Рудольфовна проявила себя в лучшем свете, работать с ней одно удовольствие и мы действительно нашли общий язык. Её методы работы несколько необычны, но эффективны, она инициативна, разбирается в дресс-коде, не испортит коллектив и за нее стоит замолвить словечко наверх.

Шеф задал вопрос про дресс-код. Я просветил его о значении и этимологии нового для нас слова, заимствованного из английского языка и не стал скрывать, от кого его выучил. – Дресс-код, дресс-код, дресс-код, – несколько раз раздалось в моей голове. Выглядело так, будто я схожу с ума или кто-то разучивает новое для него слово.

Трудовичка благодарно посмотрела на меня и незаметно сложила губки трубочкой в воздушном поцелуе.

Влезла глазастая девочка-Леночка и ехидно ввернула, что я люблю поучить жизни неопытную молодежь и особенно люблю, когда меня слушают открыв рот.

Алла Рудольфовна за словом в карман не полезла, да, ей понравилось со мной работать, смело объявила она, я хорошо излагаю новую информацию, она слушала открыв рот и едва смогла усвоить полученное. Что же касается молодых специалистов, то не надо тыкать в нее пальцем, у нее имеется кое-какой опыт, она умело владеет языком, разбирается в дресс-коде и заимствованных из английского терминах.

Неожиданно из-за дальнего кульмана в беседу встрял невидимый Павел Федорович и поставил на место девочку-Леночку, указав, что уж ей-то тыкать пальцем в молодого специалиста просто неприлично и кто-то же должен с ними работать, у Александра Васильевича хорошо получается, он образован, воспитан, когда-то преподавал и при случае воспользуется указкой.

Внесла свою лепту «Электричка», куснула девочку-Леночку и отметила – опытным женским глазом видит в трудовичке большой потенциал и та еще всем нам покажет.

Всем всё показывать не надо, не смолчал я, а увиденного мне уже хватило, дабы сделать выводы и я считаю, подставившему Аллу Рудольфовну коллеге до нее как до луны раком и вряд ли он умеет даже часть того, что она уже успела продемонстрировать.

Шеф хлопнул ладонью по столу, подведя итог дебатам и заключил –подставлять коллег последнее дело и пиздопротивному деду, не умеющему даже работать на компьютере, действительно давно пора на пенсию, а мнению Александра Васильевича он полностью доверяет.

Татьяна Васильевна, в беседе не участвовавшая, схватилась за телефон.

Бюро наговорилось и замолчало, перерабатывая полученную информацию. Да, я работал в замечательном коллективе.

– Где файлы с исходниками? – шеф продолжил прерванный разговор, козырнув уже привычными для него словами.

Флешка, не дешевый по тем временам гаджет, у меня была одна-единственная, носил я её с собой и вместо ответа похлопал по карману.

– Бумаги я подправил, – сказал он, – сойдет. Идите, и закончите то, что вы вчера начали.

Он отдал папку.

– Присовокупишь! – бросил нам вслед Юрий Семенович.

Аллочка шла по коридору, я следовал на шаг позади и косил глаз на булочки, упакованные в стильные, зауженные брюки и выделяющиеся ямочки, наполовину прикрытые короткими фалдами пиджака.

– Глаза сломаешь. Что значит «присовокупишь»?

– Бюро оказало тебе помощь и ты присовокуплена к списку должников.

– Длинный у тебя список? Какая по списку я? Или ты работаешь по графику?

– Ты пойдешь вне графика, а те, кто по графику, могут идти нафиг.

– Пошляк.

– Я тебе помог, ты мне должна, а долг платежом красен, слыхала поговорочку?

– Сочтемся.

Алла Рудольфовна поковырялась ключом в замке двери кабинета Охраны Труда, расположенного в тупике бокового коридора конторы, прошла внутрь и остановилась у одного из двух пустых столов. Я закрыл дверь, приобнял её сзади и подтолкнул.

– Ты выполняешь указание шефа и спешишь закончить то, что начал вчера? – игриво спросила она. – Вчера ты не был похож на торопливого мальчишку. Кстати, сколько тебе лет?

– Зато ты вчера вела себя как несдержанная девчонка, – я потерся бугром на брюках об её зад и назвал свой возраст, прибавив пятак.

– Врешь, – засмеялась Аллочка. – Ты не можешь быть старше меня.

– Мы учились с Вовкой, – ответил я, опустив ненужные подробности.

– Врешь, иначе мы бы виделись с тобой в ВУЗе. И про капитана врешь.

– Мы с тобой учились на разных факультетах, Вован соврать не даст, а про капитана мент подтвердил.

– Не еби мне мозг.

Я положил руки ей на бедра и сделал несколько резких толчков.

– Перешел с мозга на задницу и проверяешь, подходим ли мы друг другу? Кстати, кто ты по гороскопу? Я рак, а по восточному календарю собака.

Аллочка выгнулась дугой и поиграла булочками.

– В гороскопы не верю, но мы точно сработаемся! Чего хочет дама?

– Дама хочет. Дама хочет по-собачьи. Дама хочет раком. Я высокая и мне подходят эти позы, но пару дней мне еще нельзя.

– Вчера трудился в основном я, а ты только и делала, что бухала, можешь отработать сегодня за вчерашнее задним числом.

– Саша, поимей совесть, я только устроилась на работу, а ты сразу хочешь заставить меня пахать как лошадь и готов грузить в хвост и гриву.

Она потерлась щекой о мою щёку. Я тронул языком украшенное гвоздиком ушко и надавил сзади.

– Это учительская указка, – на всякий случай пояснил я. – Ты не любишь, когда тыкают пальцем, поэтому тыкаю указкой, указывая рабочее место на твоем столе.

– Пару дней нельзя, так что выебешь послезавтра, а сегодня мы будем работать с документами. После попьем чай с конфетами. Я буду сосательную, – ответила Алла Рудольфовна.

Точка.