Предыдущая глава

Белокуриха. В гостях у шамана

Допуски проставлены – в институте делать нечего, но бывать я там обязан, так как сессия не закончилась! Ерунда какая-то. Своё я уже отработал, по выходным вкалывал и вечерами оставался, совсем вымотался, того и гляди коньки откину, шиш им, не дождутся!

Медичка одна толстожопая помогла, подарочек на расставание сделала, путевочку выкружила. Был у нее блат в санатории или через мужа достала, не знаю. Мда, неудобно вышло.

На кафедре покудахтали, мол как же так, учебный процесс, консультации, а я уезжаю, но здоровье – дело святое и путевки с лечением просто так не раздаются, болен, как есть болен, не хотят же они, чтобы от перенапряга я сыграл в ящик? Заохали, чур-чур-чур, повздыхали, еще раз помянули старого препода, отчалил.

---

Горнолыжный курорт назывался Белокуриха, но все его именовали Блядокурихой и ездили туда в основном поработать палками на свежем воздухе. Там и узнал я конец истории.

Курорт санаторно-бальнеологический, но путёвка у меня самая дешевая и лечиться мне без надобности, на лыжах катаюсь. Поутру зашел в пункт проката продление инвентаря на талон записать, окошко закрыто, старушка-приёмщица отсутствует. В углу сидит девушка, штаны засучила до колен и обувку примеряет. Фигурка ничего, но сразу видно не спортивная, деваха молодая, правда на лицо неприметная. В ботинки влезла, а на них застежки мудреные и колесико весовой настройки, пряжки застегнула безо всякой регулировки, совсем «чайник». Я на нее посматриваю, улыбаюсь, она на меня, тоже улыбнулась, переглядываемся.

Девица пощелкала застежками, встала со скамейки, прошлась вперевалку неуклюжей пингвиньей походкой, гремя жестким пластиком по доскам, снова посмотрела на меня, согнула ногу в колене и потрясла ей, ботинок соскочил и грохнулся на пол. Стоя как цапля на одной ноге, она замахала руками, силясь сохранить равновесие. Я сделал рывок, предотвратил падение и помог неудавшейся лыжнице допрыгать до скамейки, где мы вступили в общение.

Я узнал, что лыжницу зовут Анастасией, работает она экономистом на шахте в небольшом городке недалеко от курорта, переживает сложный жизненный период и уже вторую неделю отдыхает по путевке, которую ей всучила подружка из профкома с напутствием «разобраться в себе и развеяться». Шахта богатая, подружка хорошая, поэтому путевка у нее по высшему разряду с полным набором процедур, которые она посещает как проклятая, от такого лечения, кажется, устала больше чем отдохнула и решила под конец встать на лыжи.

В свой черед я кратко рассказал о себе, упомянул, что сложности в моей жизни бывают редко, с ними я справляюсь сам, на курорт же меня выпнули по линии медицины с самой бюджетной путевкой, здоровьем меня бог не обидел, поэтому процедуры не нужны, я уже второй день гоняю с подъемника на подъемник и доволен как слон.

Настя по-доброму позавидовала моему легкому характеру и позитивному настроению, я, в свою очередь, уверил, что это заразно и подхватить от меня сию напасть как раз плюнуть. Она кокетливо сказала – её предупреждали о всякой заразе, которую тут можно подхватить, если утратить осторожность. Я с удовольствием развил тему и попутно просветил девушку в устройстве горнолыжных ботинок, которые не одевают на босую ногу, пусть даже с шерстяным носком. В жесткую пластиковую обувь, размер которой регулируется, вставляется мягкий теплый вкладыш, защищающий от всякой заразы и предотвращающий натирание, вкладыши сушат отдельно, поэтому бабка-прокатчица выдает ботинки без них, прошел к батарее, выбрал наиболее сухую пару, вернулся и тщательно осмотрел да ощупал девичьи ножки в закатанных до колен штанах.

– Что ты делаешь? – подозрительно спросила Настасья.

– Провожу осмотр, не подхватила ли ты какой инфекции от предыдущего пользователя ботинок.

Она подняла брови: – На глаз? А мацал зачем?

– Проверял не натерла ли, – соврал я.

– Ну ты и кадр, – покачала головой девчонка. – Какие еще трюки в твоем репертуаре?

– Сейчас мы будем одевать чулки.

Настя от удивления открыла рот и узнала, что вкладыш на горнолыжном слэнге иногда называют чулком и сейчас она станет свидетельницей уникального случая, когда парень будет не снимать с нее чулки, а наоборот одевать. Я разгладил свалянные из мягкой шерсти чулки по тонким щиколоткам, отрегулировал защелки и ремни, на глаз определил её вес в пятьдесят четыре килограмма, специально сбавив на пару, чем заслужил благосклонный кивок. Между делом похвалил её гладкую кожу и упомянул, что чулки на даму я натягивал первый раз в жизни и мне понравилось. Она задышала чаще, ответила, что такое с чулками у нее тоже впервые и у меня горячие руки.

– Я совершенно не умею кататься, – сказала Настя.

– Могу помочь, – намекнул я.

– Ты повезешь меня в кресельном подъемнике на самый высокий склон? – игриво спросила лыжница.

– Я поведу тебя пешком в «лягушатник», – разрушил я девичьи мечты и посажу на бугель – это такая палка, на нее садятся верхом или вставляют между ног.

– Вот ты даешь стране угля, – ахнула Анастасия. – Аж в жар кинуло.

Я погладил её колено под задранной штаниной. – Стоит чудесная солнечная погода, люди отдыхают, кататься в паре приятнее и да, бывает к паре лыж прилагается пара палок, но некоторые обходятся без палок или даже одними процедурами.

Горнолыжница внимательно посмотрела на меня, покачала головой. – Как, говоришь, называется палка?

– Бугель, – ответил я.

---

Дальше все пошло само собой. Настя стояла нараскоряку, широко расставив ноги я ловил проплывающий мимо бугель, вполголоса говорил «держи палку», она судорожно вцеплялась в нее, хохоча уплывала вверх по склону, на полпути соскальзывала и на заднице съезжала к старту.

Постепенно дело пошло на лад, я держал её сзади за талию, бугель она ловила сама и отработанным движением совала его между ног. Чтобы смягчить разгонный рывок, толчком в упругие ягодицы я помогал неопытной лыжнице набрать скорость, на бегу подхватывал следующий бугель и ехал, любуясь упакованной в синтетическую ткань жопкой с торчащим из-под нее блестящим концом нержавеющей палки.

Особо катанием мы не напрягались, больше валялись на склоне в лучах яркого, по-зимнему слепящего солнца, ели пережаренные, воняющие дымом шашлыки, пили кофе и болтали ни о чем.

В гору бегом, с горы кувырком, слыхали поговорочку? С горы Анастасия предпочитала либо катиться кубарем, либо скользить на заднице. Пришлось учить её простейшей технике спуска «плугом». Сидячая работа и отсутствие подготовки сказывались, ноги разъезжались и лыжница заваливалась вперед, упираясь в снег руками.

– Я выгляжу глупо, когда при торможении «плугом» встаю раком, – она обвиняюще посмотрела на меня снизу вверх.

– Подходит для новичка, – пожал плечами я.

– Раком?

– Плугом!

– Я не новичок! – Настя возмущенно сверкнула глазами, – и мне нравится эта поза, а от лыж у меня уже болят ноги.

– Спускаемся в пансионат, – мгновенно среагировал я, – становись в позу.

– Плугом?

– Раком!

Видимо занятия её вымотали на самом деле, спорить она не стала и действительно уткнулась ладонями в снег.

– Настюша, ну ты даешь! – я поддернул её за капюшон курточки и прижал к себе. Она ответила что-то, слов я не расслышал.

Медленно набирая скорость, мы покатились вниз. Экономистка старательно тормозила плугом, я придерживал ее и переступал своими лыжами, на поворотах змейки пологого спуска. Широкими галсами мы спускались в долину, объезжая опоры кресельной канатки с одной стороны склона, разворачивались, вспахивая лыжами целик на другой. Трамплинчики, скорее кочки, я промухал, Настя взвизгнула.

– Наклонись вперед, согни колени и лови ритм, – проорал я ей в ухо.

Она кивнула, задев меня по носу выбившейся прядкой волос. Мы помчались, синхронно отрабатывая ногами кочки. Я прижимал её к себе, было тепло, приятно и немного больно.

Какая-то компашка заулюлюкала нам с подъемника. Послышались аплодисменты.

– Всю трассу вниз я проехала на твоей палке, – сказала Настя у пункта проката. – У тебя сильные руки, ты наглый и умеешь обращаться с девушками. Пошли в номер.

---

Богатая шахта баловала своих сотрудников и номер у Анастасии был одноместный.

Забираться верхом она отказалась, так как за половину дня уже насиделась на бугеле, после непродолжительной возни мы выяснили, что от лыж у нее гудят бедра и разводить ноги в стороны ей больно. Сошлись на позе раком, которую правильнее было бы назвать по-собачьи. Девчонка тормозила «плугом» проваливаясь коленями в матрац и гасила слишком резкие толчки упором на локти. Я рассматривал её тонкую, иссиня-белую в льющемся из окна лунном свете талию, переходящую в округлую жопку с торчащей из-под нее, блестящей в свете тусклого ночника, палкой.

– Катание на лыжах представлялось несколько иначе, но мне нравится, – заметила она, в очередной раз пропахав носом по подушке. – Соскользнула.

– Лови палку!

Отработанным движением я сунул обратно палку и толчком в упругие ягодицы помог набрать скорость. Грохнула об стенку спинка кровати. За стенкой заулюлюкала какая-то компания. Послышались аплодисменты.

---

Размеренной чередой потекли дни.

В своем номере я практически не появлялся. Рано утром мы выползали из койки, проклиная санаторно-курортный режим с ранним завтраком, ели полезную для здоровья пищу и Настя убегала на лечение.

К обеду она возвращалась, пахнущая парафином, сероводородно-сульфидными грязями и жаловалась на процедуры, от которых у нее зудит кожа. Мы перекусывали, шли на подъёмники и спускались со склона только под вечер. Пропахшая потом, свежим горным воздухом и солнцем Настенька убегала в душ и оттуда жаловалась, что у нее обветрилось лицо, а от лыж болят бедра.

Мы ужинали и уединялись в номере. Анастасия охала, жаловалась, что у нее болит все тело и вдобавок она стерла локти. В комнате пахло терпким мускусным запахом и адреналином, иногда она зажигала ароматные свечи. Под продавленным матрацем гремела панцирная сетка, заглушая звон посуды и громкую ругань за стеной. Какая-то компашка этажом выше улюлюкала и свистела, кажется даже в ритм с нами.

Было весело.

---

По моей путевке процедур не полагалось и половину дня я слонялся без дела или ожидал Настю, листая газеты у столика в фойе.

Раз по коридору проходила девушка с пацаненком на буксире, остановилась напротив, покосилась на меня и деловито спросила воспитанника, не желает ли он где-нибудь поиграть самостоятельно, тот оказался не промах, твердо заявил: «я хочу на автоматы» и потребовал денег. На мой взгляд запрошенная сумма превышала все разумные в его возрасте пределы, но сопляк имел свои весьма четкие понятия о концепции товарно-денежных отношений и за привилегию избавиться от себя запросил не хило.

«Конечно-конечно, золотко», легко согласилась видимо не испытывавшая финансовых затруднений мамашка, еще раз покосилась на меня и полезла за финансами.

Позолотить ручку оказалось не так-то просто, поверх газеты я украдкой наблюдал, как под противный нудёж алчного поганца молодая мама, пластично изгибаясь так и эдак, безуспешно сражалась с закусившим замком на заднем кармане джинсов, темпераментно дергала язычок «молнии» и азартно притопывала ногами. Труды её не пропали даром, замок поддался, но только наполовину.

Энергичная дамочка не сдалась, сунула два пальца в полуоткрытый глубокий карман и попыталась выловить металлические кружочки, клацая по ним ногтями с длинным маникюром. Финт не удался, понукаемая грозившими перерасти в истерику криками мальца, она, звонко шлепая себя ладонью по упругой заднице, попыталась выбить железяки из кармана.

Я отложил газету.

Чадолюбивая мамашка, явно норовившая побыстрее сплавить надоевшего детёныша куда подальше, не угомонилась, исполнила серию прыжков с подкруткой в полёте, одновременно, нашаривая пальчиками добычу.

Под приглушенный звон перетряхиваемых денег на пару со шпанцом мы завороженно следили за её попытками.

Наконец попрыгунья выдохлась, прекратила скачки, обратила на меня внимание, отдышалась и произнесла речь. Я с трудом оторвал взгляд от её тяжело вздымавшейся груди и ответил, что, хотя в целом экономически независим, но в данный конкретный момент, к сожалению, не богат. В беседу встрял не по годам смышлёный малец, выдвинул толковую идею и некоторое время под его обстоятельные поучения я тщетно теребил замок, так и эдак тянул намертво закусившую отстроченный отворот «собачку», созерцая контуры кучки кругляшков под тонкой, туго натянутой тканью, а кармановладелица, эффектно прогнувшись, виляла попой из стороны в сторону и поощряюще хихикала.

Между делом мы продолжили общение и выяснилось, что хоть у меня при себе и нет мелочи, зато деньги есть у нее, но в номере, ключ от которого погребён в злосчастном кармане, он без колечка, маленький, плоский с небольшой кожаной биркой.

Я присел на корточки, тщательно осмотрел и ощупал поисковую зону, согласился, да, ключ ощущается на самом дне, но как его достать, ума не приложу, в порядке эксперимента повторил её трюк с попытками выбить ключик легкими похлопываниями, но успеха не достиг.

Положение спас сынишка, норовивший попасть в игровую комнату во что бы то ни стало и резонно заметивший, что пальцы у дяди длиннее, чем у мамы.

«Смелее», подбодрил меня детсадовец, под его чутким руководством я осторожно ввел в отверстие два пальца и неудачно ляпнул: «У вас там довольно узко». Мама порозовела шейкой, зачетно отклячила жопку и глубоко задышала. Инструктируемая потомством, в меру сил она помогала мне: привставала на цыпочки, шевелила булочками и взлягивала задом подбрасывая содержимое кармана, пока я, на встречном движении обдирая пальцы о зубчики «молнии» по одному вытягивал из тесной глубины нагретые теплом женской задницы монетки и передавал их в подставленные детские ладошки.

Сработались мы на славу, но сдуру можно и не только хрен сломать. Собачка на механизме щелкнула, громко треснув молния разошлась и моя ладонь провалилась глубоко в карман. «Ура» радостно выкрикнуло дитя. Дамочка охнула, замерла и несколько раз с силой сжала бёдра, её тело пробила дрожь. По ходу финального обыска я тщательно ощупал в кармане булочку с выделяющейся ямочкой, изловил ключ, а пока извинялся за порванные джинсы, родительница отослала мелкого гаденыша с зажатой в кулачке горстью мелочи на игровые автоматы.

Избавившись наконец от наследника, яркая брюнетка помахала перед моим носом ключом, спросила, насколько я сведущ в ремонте замков типа «молния» и, заранее отрезая мне ходы к отступлению, сказала, что если всё безнадежно, то ничего страшного, у нее есть запасные джинсы, правда приехала она только вчера, поэтому распаковаться еще не успела и они мятые, утюг в её номере немного сломанный, я могу починить его, а если и это не получится, то мы можем разгладить джинсы в моих апартаментах.

Пока я переваривал обрушившийся на меня поток информации, соображал есть ли у меня утюг и хватит ли мне мастерства отремонтировать чужой, показалась проходившая мимо с процедур на процедуры Настя с полотенцем на шее и санаторно-курортной книжкой в руках. Молодая мамашка оказалась её знакомой – работала в отделе рекультивации при шахтоуправлении. Дамы мило потрещали о каких-то технологических нюансах добычи угля, обсудили сложную экономическую ситуацию в отрасли. Мы узнали, что непоглаженная подруга проживает через номер по диагонали от нас, у нее чуткий сон, сегодня она плохо спала, но планирует наверстать, так как впереди еще целых две недели отдыха, лечебные процедуры у нее начинаются во вторую смену и по утрам с восьми тридцати до одиннадцати она совершенно свободна. Под занавес длинного вступления дамочка оценила оказанную мною помощь, коснулась так и не решенной проблемы утюга и предложила, если я не занят поутру, закончить завтра начатое сегодня.

Анастасия заверила, что завтра с утра я очень занят, как и весь последующий день, проинформировала подругу о сроках работы горнолыжных подъемников, которые открыты с девяти ноль-ноль, на них можно кататься хоть весь день, а спортивная одежда в глажке не нуждается. Мне же несколько позже было рекомендовано не торчать в коридоре и посетить вестибюль, где есть удобные мягкие кресла, выбор газет побогаче, имеются журналы, вдобавок, оттуда ведет прямой переход в лечебный корпус и время от времени мы сможем видеться между процедурами.

На следующий день ожидал Настю в вестибюле.

Журналы – «Работница», «Крокодил», «Смена» и «Сельская жизнь» не впечатлили, переключился на «Бурду» – картинки поинтереснее. Загромыхало и в соседнее кресло опустилась увешанная невообразимым количеством золота дама раннебальзаковского возраста. Я осмотрел туго запрессованную в джинсовый костюм дородную тетку, про себя удивился, как она вообще в него влазит, почему-то вспомнилась деревня, луг, соседская корова с колокольчиком на шее.

Золотоносная женщина еще раз позвенела металлом, широко улыбнулась, сверкнув золотыми зубами и начала разговор:

– Приятно встретить молодого человека, разбирающегося в моде! – выдала она, кивнув на журнал и тряхнула золотыми цепями на шее.

Пока я натужно думал над ответом, собеседница вытянула в мою сторону слоновью ножищу, потрясла ей и сказала: – Ливайсы.

Я непонимающе захлопал глазами.

– Джинсы «Ливайсы». Фирма! – пояснила она.

– А мои мама шила, – неудачно ляпнул я, поглядев на свои штаны из плащевки.

Мы замолчали, обдумывая полученную информацию.

Импортно упакованная дама продолжила разговор, представилась соседкой снизу, рассказала, как ей тут нравится, чувствуется прилив сил, но есть проблема – не хватает физических нагрузок и по вечерам бывает скучно, позвенела золотыми браслетами и спросила, не знаю ли я где можно найти инструктора по фитнессу, стала что-то выяснять про платные занятия.

Что такое фитнесс, я представлял смутно, задумался.

Собеседник из меня был так себе, но настырная тетка продолжила беседу, оказалось, она сидит в главке на контрактах по заграничным поставкам угля и зачем-то спросила моё мнение о текущих котировках валют.

– Доллара ни разу в руках не держал, – сознался я.

Валютная баба заохала, загремела перстнями, зашарила по карманам, переваливая телеса в глубоком кресле, валюты при себе не нашлось, но толстая пачка купюр – сдача от покупки машины у нее имелась и разговор перешел на автомобили. Автомобилистка расписывала достоинства приобретенной недавно иномарки, поясняла преимущества автоматической коробки передач и азартно крутила воображаемую баранку, имитируя виражи наклонами головы. В оттянутых мочках ушей качались тяжелые золотые серьги.

Чувство меры дамочка, впрочем, не потеряла и сбавила обороты, сказав, что молодым спортивным мальчикам больше подходит «девятка».

Подобных фокусов я еще не видел, поэтому не нашел ничего лучше, как тупо брякнуть: – У меня нет прав.

Мимо с процедур на процедуры пробегала Настя, включилась в общение, подчеркнуто вежливо называла даму на вы, рекомендовала её как одного из старейших работников угольной отрасли, опытнейшего специалиста, до которой молодежи еще расти да расти, прощебетала еще что-то и ускакала.

После этого беседа скомкалась, мы поговорили о марках антрацита, перспективах гидродобычи угля и опытнейшая женщина ушла.

Вечером от Настеньки я узнал, что в фойе за углом есть бильярд и, пока она бегает по процедурам, мне не стоит скучать за глупыми журналами,

С утра пошел на бильярд.

О наличии бильярда я не догадывался, так как с утра у сильной половины пансионата трещала голова, постучать шарами желающих не было и два стола ничем не выдавали своего присутствия в дальнем крыле Г-образного фойе. По вечерам, когда набирался кворум покатать шары, был занят я.

У одного из столов топтались два алконавта. Мужики морщились, лениво толкали шары, обсуждали отчеты о повышении зольности бурых углей на каком-то из забоев, курили. Проблемы углекопания меня заботили мало, а с мужицкого выхлопа можно было смело запускать средних размеров проходческий комбайн, я прошел на дальний от входа стол, выставил пирамиду и погрузился в буржуазную игру сам с собой.

На третьем разбое, когда я вел в счете 2:0 и намеревался взять у себя реванш, на сукно упала тень – появились зрители. У подоконника хихикали две девки, улыбнулся в ответ, те переглянулись, пошушукались, вперед выступила крашеная, со смешной, стриженой «лесенкой» прической, блондиночка, повела речь, из которой следовало, что они с подружкой живут в угловом крыле, там одно старичье, отдыхают третий день, полечились уже достаточно, вечером собираются покататься на лыжах или зависнуть на «дискаче», а сейчас хотели поиграть, но соседний стол занят и не гонять же им шары с какими-то мужиками, а я все равно один.

– Вот! – закончила девица и оглянулась на подружку. Товарка ободряюще кивнула.

– На бильярде можно играть в одиночку, но это нетипично и, скорее от скуки, чаще играют вдвоем, изредка пара на пару. Троечка – тоже ничего, хотя запутаться в очередности раз плюнуть, – ответил я.

Девчата переглянулись.

Путаница образовалась сразу, пришлось объяснить – хвататься вдвоем за одну палку можно, но не всегда нужно, палка называется «кий», держат его за толстый конец прямым хватом и мудрить тут не надо. Кий длинный, поэтому его контролируют второй рукой, обхватив колечком из пальцев и единого мнения как это лучше делать нет. На мой взгляд – личное дело каждого и кому как удобнее.

– Кто как хочет, так и …, – выдала одна из девок, покраснела и подружки захихикали.

Играть девчата не умели совершенно, начали с азов. Объяснил зачем нужен мел, показал технику скольжения кием, упомянул, что тут все сложно и сразу углубляться не будем, но в общих чертах иногда им водят медленно, иногда на всю длину, можно засадить и сходу – с резким щелчком шар вошел в лузу, подружки радостно зааплодировали.

Предложил перейти к практическим занятиям, выставил «треугольник», шарахнул пирамиду в лоб, два угловых со свистом влетели в лузы – сам удивился. Девки восхищено хором ахнули. Бить полагалось мне, но правила для того и придуманы, чтобы их нарушать, передал ход одной из девчат, игра началась. По шарам лупили хаотично, я следил, чтобы криворукие бильярдистки не порвали сукно, давал советы и один раз помог соперницам, подправив шар рукой. Заметили, уверил, мол так тоже можно, посмеялись, но, кажется, не прокатило.

Между делом пояснил, что не обязательно бить самые дальние от бортов шары, залезать на стол иногда приходится, факт, что в миниюбках неудобно хотя и выглядит красиво, но одна нога при этом должна касаться пола. Впрочем, тут же похвалил их, мол игра есть игра и иногда все средства хороши. Пока девчата шушукались и перемигивались, загнал в лузу «паровозик», упомянув, что так называется приём, когда зараз пару, случается не часто, но да, не без этого.

– Вот ты крендель! – судя по тону похвалила меня блондиночка. – С тобой прикольно.

– И не только на бильярде, – выдал я и предложил сделать перекур. Стояли у окна, девчонки дымили какими-то тонкими сигаретками, разговорились, обсудили технологию установки шахтных крепей и достоинства буровых коронок роторного типа, кажется не обделался, на всякий случай отбрехавшись, что вообще-то я не шахтер. Дальше пошло интересное, девчонки работали помощницами маркшейдера на шахте, Настю знали и видели её недавно на процедурах – общалась с высоким симпатичным парнем. Сами они на процедуры уже находились и не знают, чем заняться в двухместном номере оставшиеся две недели заезда.

Ответил, что тоже обитаю в двухместном номере с каким-то мужиком, но давно там не появлялся, дата отъезда не скоро и времени еще навалом. Некоторое время мы молча гуляли вокруг стола, катали шары, обдумывали полученную информацию.

Я аморальный тип, но не лишен чувства меры, первым прервал молчание и сказал, что не надо стремиться сразу забить во все лузы и бильярд – не шахматы, поэтому параллельная игра на двух столах не практикуется. Еще раз оглядел симпатичных ладных девок и посоветовал заглянуть на бильярд позже. Выбрал ту, у которой юбка покороче и шар, стоящий подальше, показал правильную постановку рук на сукно, проконтролировал расстановку ног порекомендовав привстать на цыпочки если приходится тянуться, вложил кий в измазанную мелом девичью ладошку, накрыл своей, пристроился сзади и ткнул палкой.

После чего извинился и отчалил.

Точка.

---

События стали развиваться за день до Настиного отъезда. Свежий воздух, сытная еда, прогулки до упада и разнообразные физические упражнения положительно влияли на молодые организмы, спали мы как убитые.

В ту ночь спалось плохо, проснулся сразу и мгновенно. За окном даже не начало светать. Сердце бухало, на душе тревожно. Снилось чертовщина какая-то, силился вспомнить, ан нет, ускользает. Лежал, глядя в потолок, Настя сопела рядом, но, мог поспорить, не спала, бывает. Забылся в тяжелой дрёме, по будильнику открыл глаза – Насти не было, халат, в котором она посещала процедуры, висел на дверце шкафа рядом с полотенцем. В столовую пошел один, там и встретились.

Я продвигался вдоль раздачи, набирая тарелки с едой на поднос, когда в дальнем закутке кухни, около двери с надписью «Служебный вход», увидел знакомый силуэт. Анастасия разговаривала с древней бабкой-поломойкой. Старуха привлекла мое внимание еще в начале заезда, выглядела колоритно, чисто ведьма и более уместно смотрелась бы у каких-нибудь горшков с варевом из крыльев летучих мышей, чем в современном пансионате, где она незаметной тенью бродила с ведром и тряпкой, посверкивала узкими, черными как смоль глазами, скалилась щербатой, пугающей улыбкой, бормотала себе под нос и трясла седой патлатой головой.

На сей раз неопределенного возраста карга не работала и что-то говорила Насте. Та слушала внимательно, записывала, качала головой, уборщица разводила руками, удивленно всплескивала ими.

Я постучал тарелкой по раздаче, девчонка рассеянно посмотрела на меня, кивнула, чтобы набрал завтрак на нее.

Подсела она ко мне минут через десять, задумчивая. Вяло ковыряла вилкой пригоревший омлет, намазала маслом кусок хлеба, положила его на стол, стала перебирать в руках ложку, вилку, взяла хлеб, уже другой, без масла, надкусила его и запила не сахаренным чаем, чего за ней не водилось.

– Выкладывай, – я накрыл её руку своей. Она вздрогнула.

– Настя, все в порядке? –переспросил я. – Ты выглядишь встревоженной и спала плохо.

– Ой, мне такое приснилось, – начала она, замолчала, смутилась.

Я терпеливо ждал.

Наконец Анастасия заговорила.

Пока дожевывал свою порцию, узнал, что мою курортную подругу пригласили в гости куда-то в частный сектор, довольно далеко. Извинилась, да, это наш последний вечер и мы планировали провести его иначе, но она пойдет обязательно, сказала «таким людям не отказывают». Прозвучало нехорошо, но девочка уверила, это не опасно и проблем точно не будет. Не врала, но судя по тону, что-то все же ее напрягало. Пригласившие – старики, подробностей пояснять не стала, просто пенсионеры, муж с женой, люди в определенных кругах известные, про круги умолчала, да я особо и не допытывался, цель визита, как понял, то ли купить у них что-то должна, то ли подарок какой для нее имеется, сказала её допоздна не будет.

Торопить события я не стал и дальнейшие расспросы прекратил.

Пока размышлял, не есть ли это способ тактично послать меня, Настюха постепенно отошла, доклевала остывший омлет и еще раз, упомянула – позвали на вечер, идти далеко, дороги она не знает и оттого переживает.

Предложил побыть провожатым, обрадовалась.

---

Выдвинулись – даже не начинало смеркаться, минут тридцать бодро шагали по натоптанной вдоль обочины трассы тропинке, потом свернули в частный сектор. С адресом какая путаница случилась или старая клюшка со шваброй плохо объяснила, долго плутали по сугробам кривыми деревенскими улочками среди пронумерованных через один домов. Лаяли собаки, вкусно пахло печным дымом и сдобной выпечкой, несколько раз стучались в калитки, девочка уточняла дорогу и мы забирались все ближе к лесу. Прошли мимо ряда домов с темными окнами, за поворотом уткнулись в обгоревший остов русской печи среди почерневших, укрытых шапками снега бревен, пересекли пустырь.

Про себя я радовался, что одеты мы в тёплые лыжные костюмы и одновременно начинал злиться на бестолковую девку, которая не может найти дом по адресу. Появилось подозрение, что мы можем замерзнуть насмерть, быстро стемнело, огоньков вокруг поубавилось, а по правую руку, ближе к лесу, совсем пропали.

– Пришли! – наконец облегченно сказала Настя, хлопая рукавицами друг о друга. – Вон трактор разбитый стоит под деревом. Это «мёртвая берёза», так мне бабка-шорка на базе сказала, почему название такое – не знаю, под ней развилка, налево в тупике они и живут.

– Едва не околели, – сердито буркнул я.

– Саша, здесь что-то навроде выселок, улицы кривые, а где и совсем нет, адреса не у всех домов обозначены. Не злись, уже пришли. Я тебя позже погрею, – она сняла рукавичку и сунула ледяную ладошку в карман моей куртки, тоже мне грельщица.

Вдоль заметенной непроезжей дороги мы пошли мимо вставшего навсегда трактора к расположенному практически впритык к лесу дому.

Дом оказался обычным небольшим деревенским домом. В окне горел свет, второе было закрыто ставнями. Посередке большущего огорода под сугробами просматривались останки теплицы, на дальнем конце, к которому вела протоптанная в снегу тропинка, виднелось тёмное строение, то ли банька, то ли сарай с поленницей вдоль стены и смётанным стогом неподалёку.

Я постучал в калитку.

– Как они живут без собаки? Уже оглох от лая, в каждом дворе по псине! Тем более окраина, не глухомань, но далеко. Кажется, база вон за тем отрогом, если идти через лес, а мы сделали большой крюк, практически полукруг, сначала по трассе, а потом по жилому, – предположил я, барабаня в калитку. – Глухие они, что-ли?

– База где-то там, да, – подтвердила Настя. – У меня с чувством направления плохо, вон гора, вон вторая, значит ты верно определился. Как думаешь, сколько мы прошли?

– Километров шесть точно. Ноги гудят. Надо было такси брать, – проговорил я, с сомнением оглянулся на цепочку следов по целику за нами и пронзительно свистнул. – Пусть старичье взбодрится, подумают, что разбойники.

– Эти старики лихих людей не боятся, – ответила она. – Потому и без собаки. Тут сходу не рассказать, может позже. И не поймешь ты.

В доме хлопнула дверь.

---

Мы сидели за столом и пили чай с вареньем. Я разочарованно разглядывал обстановку, в такие ебеня пёрлись и вот тебе на, дом как дом, не избушка Бабы Яги на курьих ножках, чайник электрический, стол полированный, стул, телевизор и прочее. Если бы не кривоватая штукатурка на стенах, то и с квартирой спутать недолго. Книжный шкаф имеется. Названия книг со своего места я разобрать не мог, судя по беспорядку книгами пользовались, не для красоты стоят. Несколько толстых с потертыми корешками – наверняка энциклопедии. Титулом к стеклу с большой картинкой какого-то растения, скорее всего справочник по ботанике, темно-красный корешок – анатомический атлас, у меня такой тоже есть. Толстенный, болотно-зеленого цвета потрёпанный кирпич – Советский энциклопедический словарь, как мой, то же издание, только более замусоленный. Эк страницы разлохмачены, кроссворды они по нему решают что-ли?

Верхняя полка – малоформатные однотипные книжки серии «ЖЗЛ» в мягкой светлой обложке, особняком красные корешки с хитрым золотым вензелем похоже на Дюма, отдельной стопкой сложены в подшивки журналы и газеты. Читающие старики.

Анастасия беседовала с бабкой. Аккуратная, опрятная старушонка, одета обычно, неприметная. Очки лежат на комоде, дымчатые с толстыми стеклами, но глаза живые, острые. Женщины обсуждали какие-то местные события, общих знакомых, а поговорить, похоже, любили обе.

Я в беседе участвовал мало, отогревался, налегал на плюшки с чаем, откровенно рассматривал книжный шкаф и украдкой деда. Старик от бабки отличался, и сильно. Узкоглазый, жилистый то ли шорец, то ли алтаец, старый, дряхлым не казался, пил чай, смотрел на жену, вскользь бросал взгляды на меня. Я отводил глаза и опять украдкой рассматривал его. Длинные седые волосы, заплетенные в две косы, причудливо уложены от высокого лба через темя и перевиты в сложный шишак на затылке. В некоторых прядях топорщились цветные ленты, на руке, выше запястья, небольшая татуировка, напоминающая якорь.

В воздухе чувствовалось напряжение, будто все чего-то ждали.

Женская половина стола закончила перелопачивать местные новости, бабулька отметила, что ее дедок засыпает и воткнула в него пару шпилек, мне от Насти тоже досталась порция укусов за нетипичную молчаливость, которую бабка пообещала исправить, ушла в кладовку и вернулась с бутылью мутно-желтой жидкости, открыла пробку.

По дому разлился густой запах разнотравья.

Градусов в медовухе мало, но в голову бьет не хуже водки, заместо водки полагалась вторая бутыль с еще более мутной жидкостью.

От самогонки я отказался, Настя тоже. Хозяйка отставила склянку на дальний угол стола – похоже, дед тоже не злоупотреблял.

Мы сидели за столом, пили медовуху из маленьких стопочек, закусывали какими-то соленьями. Потекла беседа.

Старушка делилась кулинарными рецептами, девчонка по секрету поведала свежую местную сплетню. Старики поахали. Подключился я, козырнул анекдотами про студентов, вроде удачно, воздал должное природе, погоде, прошелся по местным красотам и красоткам-лыжницам, после катания с которыми болит все тело. Ущипнул за бочок Настю, та покраснела, супруги посмеялись. После третьей стопки включился хозяин дома, поведал историю поселка, перешел на местный фольклор, то ли легенды, то ли сказки. Настя предложила тост за хозяев.

Слабый алкоголь разливался по телу, девичье бедро прижималось ко мне под столом, было тепло и приятно. В голове зашумело.

Немного поговорили о политике, коснулись дороговизны жизни и дефицита, трудностей проживания в глубинке. «Тайга прокормит», уверял шорец, сверкал черными, с необычным узким разрезом глазами, потчевал охотничьими байками, предложил задержаться на денёк, сходить поохотиться, как раз подвернулся случай, есть подходящая экспедиция и он с ней работает. Спросил мое мнение о нарезном и гладкоствольном оружии, поцокал языком, узнав, что я не охотник, стрелять умею, но не люблю.

Старик воевал, выпили за прошлое, за павших и пока я сбиваясь пытался высчитать, сколько же ему лет, закрутил какую-то запутанную флотскую историю. В морском деле я не понимал ничего, но рассказчиком дед оказался классным, еще пара стопок и в голове перемешались катера с глубинными бомбами, беличьими шкурками и тонкостями расстановки силков на зайца. Время текло.

Старушка подлила медовухи. Прозвучал тост за гостей и хороших людей. Как не выпить, я ж хороший, Настюха тоже. На спиртное я слаб, но на улице мороз и за обратный путь выветрится любая доза.

---

Начало пропустил и как беседа с хороших людей перешла на плохих, не заметил.

– … хороших людей больше, но и плохие попадаются, – продолжил старик. – Вы назад пойдете, время-то уже позднее, осторожнее будьте. За своим следи, доченька, и сама за него держись, для надежности. А то до Нового года еще жуть приключилась. Я силки проверял выше по течению, далече отсюдова. Припозднился, завечерело уже, считай ночь. Так-то места заповедные, понимаю, но браконьерю иногда, есть грешок, а кто безгрешен? Бабке моей шкурки ношу, кое-что на продажу. Так вот спустился я с просеки к трассе, лыжи снял, жду машину попутную, домой добраться. Под елочкой схоронился, не прятался, так, по привычке, термосок из котомки достал, чай налил, очень душистый хозяюшка давеча заварила.

Старикан бросил взгляд на жену и продолжил.

– Машина едет. Фары издаля видно, там дорога полукружьем вдоль русла идет. Фары яркие, здоровый, черный. Иномарка не иначе. И в аккурат напротив меня остановился. Из схрона не вылез, на таких машинах только бандиты и ездят, зачем им я, старый хрыч, пассажиром. Сижу. Тут из машины паренёк выбрался, засуетился, дверь нараспашку и из салона автомат выхватил.

Дедок опять поглядел на меня. Сверкнул черным глазом. Взгляд трезвый или показалось? Продолжил: – Так-то я на флоте служил, на катере торпедном япошек гоняли и они нас, не без этого, личное оружие кроме холодного на судне не положено и то больше для баловства, но «калашников» как не узнать, силуэт приметный.

Дед опять посмотрел на меня и подмигнул. Я покивал в ответ, про автомат подумалось, на всякий случай отвернулся, мало ли что там по лицу заметят. Улыбнулся Настеньке, положил под столом руку на её колено. Девчонка слушала, открыв рот, на меня внимание не обратила и машинально подсунула узкую ладошку.

– Двигатель заглушил, за поворотом слышно, моторы ревут, по руслу звук далеко разносится. Я притих. Так-то «тулка» у меня с собой, да времена лихие, поди разбери, кто плохой, а кто хороший и зачем мне чужая война?

– Что дальше было, дедушка? – неожиданно вступила в разговор Настя. Глаза горят, ноздри раздула, аж рот открыла от нетерпения.

– Паренек как есть тертый, автомат в руках сноровисто перекинул, предохранитель опустил, на рожок глянул. И я посмотрел, глаз у меня на такие вещи приметливый, охотник, как-никак, ночь светлая и его «габаритами» подсвечивает.

Он сделал паузу, ухватился за бутыль медовухи, плеснул мне. – Что скажешь, сынок?

Я пододвинул к себе стопку.

Старик выпил: – Рожок сдвоенный, изолентой скручен, а в нижнем патронов-то и нет! Растратить успел где-то. Затвор передернул, за цевье ухватился, дело нешуточное, – покачал головой дед, – душегубство затеял, шапочку спортивную на голове поправил, я глядь, а над челом у него сокрыт крест!

– Крест? – переспросила Настя. – Какой крест?

– Перевернутый.

– Э…? Перевёрнутый? Вверх ногами что-ли? – снова переспросила она, завороженно следя за дедом.

– Бу! – ткнул я её локтем в бок и зачем-то добавил. – Это дьявольский крест! Знак сатанинский!

Бабка быстро трижды сплюнула через правое плечо и перекрестилась.

– Точно! «Видосик» недавно смотрела, – пробормотала Анастасия, вытаращившись на меня. – Проклятый крест! Про знаки в фильме говорили...

– Настя, – шепотом укорил я. – Это обычный крестик, ну… не совсем обычный…

– Дьявольский… сам же сказал, – зашептала в ответ она. – Почему он перевёрнут?

– Это католический крест Святого Петра, – зычно выдал на самое ухо старик.

– Апостол Пётр был первым Папой Римским, главой католической церкви, – удивила эрудицией и хорошим слухом старуха. – Его распяли вниз головой, поэтому крест перевернут, он сам себя так покарал за отступничество. Крест предателя.

– Пётр не предатель, – зачем-то ляпнул я.

– Паренька стало быть Петром кличут? – впился в меня взглядом старик.

Я быстро замахнул свою стопку, сделал вид, что закашлялся. Привязался же старый хрыч. Как он крест за отворотом шапки углядел? А бабка? Через плечо плюет, закос под старческие суеверия, однако о католицизме понятие имеет, про Апостола Петра как по писаному и шкафчик – ни одной иконки, книжки не церковные, сплошь справочники.

Старик между тем продолжил.

– Из-за поворота две машины выскочили. Далеко фары видно. Я поверх лапника выглядываю. Он ствол поднял, весь рожок зараз высадил, машины и встали, стало быть попал.

Старик опрокинул еще медовухи, поперхнулся, забормотал что-то на местном наречии, потом перешел на русский и глядя на меня закончил: – Так-то места у нас тихие, но и плохие люди попадаются.

– Сразу плохие. Может он хороший и девушку защищал, – неожиданно для самого себя брякнул я.

– А ты почем знаешь, что хороший? – вперился в меня старый хрен. Глаза трезвые, как и не пил. – Про девушку я не говорил.

Я поспешно замямлил, что всяко бывает и не сплошь плохие, которые с оружием, добро должно быть с кулаками, а про себя думаю – ну вот кто меня за язык тянул? Старпер не прост. Случайно подловил или я лицом себя выдал?

– Саша! – вскрикнула Настя и попыталась выдернуть руку.

И только тут я обратил внимание, что до хруста сжал её ладонь в своей, отпустил, но старик точно заметил, бабке сказал что-то. Незнакомые слуху слова звучали гортанно и резко. Сердце громко бухнуло и пропустило удар.

Чего я распереживался? Ну да, я знал Петра, шапочно и я-то ни в чем не виноват! Мало ли зачем он стрелял, а и зарядил, значит так было надо, Алиску защищал. Попал в кого – заслужили.

– Дедушка, дальше-то что было? – открыла рот неугомонная девка и подпихнула меня локтем под ребра.

Рассказчик очнулся, будто тоже вспоминал что-то, вздрогнул: – А? Да чего только и не бывает. Время позднее уже, история длинная.

– А мы не торопимся! – отвечает и опять меня под бок пихает.

Чувствую, молчать глупо, может даже подозрительно. – Время есть, – подтвердил я.

– Иногда и не отличишь хорошего от плохого, – пробормотал дед. – Вот ты, например, кто такой и по какой части будешь? – опять на меня уставился.

Интонация мне не понравилась или показалось. – Я хороший! – уверенно ответил я. – Механик. Ремонтом занимаюсь время от времени.

Хозяин опять что-то сказал на местном наречии.

– Ой, – всплеснула руками старушка. – По ремонту! Время! Если не торопитесь, может часики, сынок, посмотришь? Время не то показывают. А дедушка пока еще закусочки подложит.

В ремонте часов я не понимал ничего. С одной стороны, механизм есть механизм, но вот так на не совсем трезвую голову … С другой – хороший повод сменить тему или даже уклониться от разговора.

– Со временем я разберусь и торопиться никогда не надо, – ответил я и старушка чуть не вприпрыжку ускакала в чулан. Дед уперся к плите, загремел кастрюльками.

– Я тебе после про этот случай расскажу, тут такое похоже! – зашептала мне на ухо Настя. – Не выпадай, мне деда на разговор вывести надо, причина …

Из чулана показалась бабка с часами.

Старинные ходики с маятником застыли на «без одной минуты час». Я пристроил их перед собой на стол и внимательно разглядывал диковинную вещицу. Бревенчатая избушка поражала богатством мельчайших деталей. Малюсенькая фигурка совы над закрытым ставнями окошком, на коньке раскинул крылья ворон, одна причелина покосилась, но то не поломка, а так задумано.

Чем дольше всматривался, тем больше замечал подробностей. Треснутые ставенки, в щели между ними чернела пустота – оттуда должна появляться кукушка. Украшенные богатой резьбой наличники, мелкие сучки и свилеватости по бревнам, годовые кольца на торце. Двускатная кровля из тонких деревянных чешуек. Такую крышу живьем я не видел никогда, но знаю, что в старину так, щепой, крыли дома – мой дед рассказывал. Маленький циферблат на высоком фронтоне. Изящные стрелки указывают на непонятные значки, не цифры и не символы, инкрустированные на циферблате, вот черт меня возьми, если не сусальным золотом. Тонкая работа, видел похожую на музейных витражах, когда был в Прибалтике. На цепочках висели две тяжелые цельнолитые, позеленевшие от времени, медные гири. С обратной стороны в избушке виднелось отверстие, рядом, на специальном крючочке крепился маленький позолоченный ключик. Странные часы, ходики с подзаводом.

– Крестной подарок, – донеслось откуда-то издалека. – Сломаны. Дедушка-то у меня в ремонте не такой мастак. Живем без времени.

Я потряс головой, морок спал.

Все уже успели выпить по стопочке и закусить соленой капустой с клюковкой, старушка рассказывала что-то, похоже уже давно. Я еще раз осмотрел невиданную вещь, поражаясь, как меня угораздило подписаться на такое, и назад сдавать поздно. Часы … все, что человеком сделано, починить можно и я по механике, но металлургической. Может и с ходиками справлюсь, да в них с кувалдой не развернуться. Вспомнились мудрые слова «все можно наладить, если вертеть в руках достаточно долго». Отвертки у меня с собой нет, инструментов тоже, не ножом же мне в них ковыряться? Приступил к ремонту методом тыка.

– Так как же он попал, дедушка? – опять завела разговор Настя. – По темени с одной очереди.

– Помогли ему, доча!

– Что скажешь, Саша? – добавила она, принуждая меня поддержать неудобный разговор.

Я подергал за гирьки, кажется люфта нет, потянул за цепочку. Что-то тихонько хрустнуло. Кончиками пальцев ощутил вибрацию. Интересно, доломал или наоборот наладилось? Ответил: – Очередью? Одной? Весь рожок? Так только в кино бывает или если совсем круглый дурак.

– А ты, сынок, с чего решил, что он не дурак? – спросил старик.

Я замолчал, прикусил язык и занялся часами.

– С карабина прицелиться, не сильно-то далёко и то днем, – пояснил дед, – но для автомата дистанция не та, разброс у него большой. Озоруют время от времени в наших краях людишки при власти с вертолета по сохатому или кабарге. Всё пульками истыкают, да мимо или подранок в тайгу уходит. Пропадает мясо.

– Зачем вообще было останавливаться? – не поворачиваясь спросил я. – Машина мощная, безопаснее уйти от погони.

– Тут по горам дороги не сильно хорошие, извилистые, скорость не все решает и от человека зависит. Если по характеру воин, то не побежит. Вот ты, сынок, как бы поступил?

– Ой, как романтично! – воскликнула Настя. – Галантный бандит, нет, пират, увозящий плененную красотку за высокие леса к дальнему морю и погоня! Он принял бой!

Девчонка томно вздохнула и состроила мне глазки: – Саша, доведись нам попасть в такое приключение, ты бы сражался?

Заглянул в отверстие, куда уходили цепочки гирек – чернота, механизма не видно, подул, через щель в ставенках и миниатюрную трубу на крыше вылетели облачка пыли, было слышно, как тихонько загудело, наверное воздух потревожил какую-то пружинку.

– Ничего себе, приключение, убить взаправду могут. Что я, дурак лоб под пули подставлять, те поди не с цветов букетами ехали, тоже мне нашли воина. Жопу в горсть, как говаривал мой дед, и бежать, только пятки засверкали.

– Что, совсем-пресовсем ничего бы не сделал. Разве ты трус?

Расстроилась. Принца на белом коне ей подавай.

– Конечно трус, – не стал отрицать я. – Дурак ничего не боится, а я не дурак, бегство – лучшая защита.

Потряс часы, изнутри механизма выпали два сушеных таракана.

– Случается и не отбегаешься, – ввернул шорец.

Вспомнился позапрошлый Новый год, посох дурацкий, история это злосчастная, подтвердил: – В угол загонят, любой отбиваться будет. Пока есть куда, лучше отступить или выбрать удобный момент и пальнуть для острастки. Жить все хотят, глядишь напугаются и разойдемся без потерь.

– Он для острастки стрелял, наудачу, о погоне знал и бой принимать не хотел. С карабина если бить, то да, но не с автомата, зато поворот рядом, шмальнул и дальше тикать.

– Как же он так наудачу попал, дедушка? – влезла в разговор Настя. – Ведь так не бывает.

– А ты почем знаешь, как бывает? – блеснул на нее черным глазом старик. – Помогла она ему.

Краем глаза вижу, на меня смотрит. Я осторожно постучал пальцем по ставеньке, еще раз и маленькая, деревянная дощечка с отчетливым щелчком встала на место.

– Такая девка кого хочешь окрутит и оседлает, – продолжил дед. – Хвостом рыжим перед глазами сверкнет и очертя голову в омут кинешься, бой последний примешь, безнадежный.

Настя захлопала в ладошки. – Как романтично! За любовь и жизнь отдать не жалко!

– Чертовка рыжая сама кого хочешь погубит. Устоять супротив никакой силы не хватит или таким же быть надобно.

– Как же стрелок все-таки попал, – вернулась она к вопросу, похоже ее интересовавшему. – Разве так можно прицелиться?

– Он не целился. Ночь светлая была, но на таком расстоянии наверняка попасть невозможно, попугать хотел.

Настя от любопытства открыла рот: – Неужели все получилось случайно?

– Это было умышленное убийство. Отвечать придется по закону.

– Законы люди для людей пишут, но жизнь-то идет не по писаному и порой случается, человек, совершив беззаконие, добро делает, – выступил я.

– Беззаконие – это одно, а то особое душегубство – его отдельно, за него самое тяжкое наказание полагается. Он только на курок нажал, убивать не хотел, пугал, – пояснил охотник, глядя на меня. – Автомат поднял и тут она кинулась, вмиг оседала, сильная, любой покорится. Это она его рукой водила, с неё и спрос. Азартная, кровь почуяла. Гильзы дымящиеся чисто дождь золотой в сугроб посыпались. Такой и темень не помеха, – закончил старик.

– Да кто она-то? Все-таки была девушка? – чуть не в голос вскричала Анастасия и пихнула меня под руку. Я вздрогнул и уронил часы. Механизм ударился о столешницу, внутри что-то дзинькнуло и загудело.

– Кицунэ.

– Кто? – хором спросили мы.

– Кицунэ, – повторил старик. – С виду девка как девка, может и не человек вовсе. Оборотень. Шкодливые они, но эта другая, разноокая. Кровь попробовала – в зверя лютого вырасти может. Меня давно учуяла, ушами прядала, они все чуйкие, уставилась, глазищи горят угольками красными. Мороз стоит рождественский, а меня в жар кинуло, пропотел чисто в бане, как насквозь прожгла, вмиг оседлала парня, он и не ведал, что творит. С неё за души погубленные спрос. Так делать нельзя, не положено. Под Охоту попасть можно.

Он с осуждением посмотрел на меня.

Мысли вихрем кружились в голове. Кицунэ? Уши? Оседлала? Как он мог заглянуть ей в глаза ночью? Угли горящие? Опять Охота – что же это все-таки за хрень такая? Силился вспомнить что-то, вот-вот, ан нет, ускользает.

Шаман, сгорбился, ушел в себя и заговорил на незнакомом языке. Слова звучали рвано, гортанно. Звуки чужой речи резали слух.

– Причем тут кицунэ? Что это вообще значит? – зашептала на ухо Настя. – Я читала, это оборотень из легенд японских, кажется. Старик точно кукушкой того или перепил. Она украдкой покрутила пальцем у виска и щелкнула себя по горлу. – Что-то он недоговаривает, – снова, как заправский заговорщик, зашептала девчонка.

– Что про девку ответишь? Ты ее знаешь! – опять пристал ко мне старик.

А что тут скажешь? Медовуха, суеверия местные … Да ну нафиг, совпадение. Или старик знал больше, чем сказал, а ведал такое, чего и знать не мог? Пристал, старый пень. Соврать? Не люблю врать без надобности. Что не так, прикинусь выпившим.

Пожал плечами: – Девка как девка, юная она еще, почти ребенок. Без царя в голове, ему подходит, сама выбрала. Паренек хороший и по правде поступил. Пусть едут с миром, дедушка.

Шорец покачал головой: – Эк сказал, как грехи отпустил. Право имеешь, али сам без пятна? В церкву сходи, свечку поставь, молитву прочти, если грешен.

– Я некрещеный, глупости все это.

– И я не воцерковлен. Хочешь, амулет подарю? Шаманю я иногда, – он провел ладонями по своим косам, потрогал вплетенную ленту, – обереги разные от сглаза и поступков нехороших делаю. Если зло какое за тобой числится, помогает.

– Спасибо, – улыбнулся я. – Умный добрым не бывает, побуду злым. И за безделушку спасибо, но не надо. Понадобится – сам сделаю, – ответил я, удивившись своему нахальству.

– Дурак! – шепнула Анастасия и больно пихнула меня локтем. Настырная девчонка опять к деду полезла: – Что с погоней стало? Ушел? Может еще машины были?

– А? – старый шаман встрепенулся. – Была. Машиной показалось, но то по-всякому может видеться. Окна темные, зеленью отливают, корпус не рассмотрел и откуда вынырнул – не заметил. По моей лыжне проплыл беззвучно, наледь и сугробы перевалил, что с очистки дороги остаются, на трассу встал и за ними.

– Как по лыжне? – не понял я. – Там дорога была или прямо по снегу? У вас тут намело, не то, что в городе. По грудь провалишься, вездеход, поди застрянет.

– Такое не застрянет, – усмехнулся дед. – Поперек колеи пройдет, увидишь, не забудешь. И ты, сынок, увидишь, как наяву, завтра или через много лет. Ты и сейчас видишь, да пока не понимаешь что.

– Так еще машина все-таки была? – вступила Настя. Зеленью – огонек в салоне горел? Таксишка, да?

– А это после выползло, – не замечая её, продолжил старик, – старухой привиделось. В мою сторону обернулась, носом водит. Как пить дать учуяла. Я присел, ни жив ни мертв, думал оно за мной пришло через столько лет, шелохнуться боюсь.

– Старуха! – взвизгнула Настя. – Какая из себя? Глаза у нее видел?

– Побоялся, дочка. Очень страшно. Оторопь напала, шелохнуться не могу – ноги отнялись, от страха или чаек подействовал, что хозяюшка моя на травах сварила. Не разглядел ничего, оно и к лучшему, карга через бруствер ледяной перевалила, ладанку с шеи сняла, запах с нее втянула и за ними во след.

– Пешком что-ли? Ходкая старушка, – хохотнул я. – Или в ступу села?

Шаман на подколку внимания не обратил, даже не обиделся. – Старушка. Это у меня старушка, пусть непростая, ведунья, – он с нежностью посмотрел на жену, – а то Ведьма пустоглазая, из глубины чудовищем смотрит. Вот только на кого нацелилась? – едва слышно произнес. – Пока очухивался, еще две машины с рёвом следом прошли, я на лыжи и рванул напрямки до дома.

Уронил часы во второй раз, в сердцах, на свою рукожопость стукнул кулаком по кровельке. Неожиданно с громким щелчком ставенки распахнулись, оттуда показалась птица, не кукушка, у той клювик тонкий, а скорее, по раскраске сорока, может ворона – уж очень клюв здоровый. Птица застыла на миг, уставившись на меня рубиново-красным глазом, распахнула клюв, сказала: «Каааар!». Сорока-ворона исчезла, ставенки захлопнулись, минутная, а за ней и часовая стрелки сдвинулись с мест, показали одна на «час», вторая на «двенадцать» и через мгновение из корпуса часов донеслось звучное «БОООМ».

Настя уронила вилку, та воткнулась в щель между половицами и противно задребезжала в наступившей тишине. Старушка охнула.

– Тикают, – удивился я.

– Эта жуть не человек вовсе, только кажется и нет там ничего, морок один. Не по дороге она ходит, а поперек, позже, сынок, поймешь. Да вот же, я покажу… Как смог по меди выбил, собственноручно.

Хозяин засуетился, вскочил с места и ринулся к чулану. С грохотом упала табуретка.

– Ты прости дедка моего, – сказала ведунья, забирая у меня ходики. – На войне всякое бывает. Япошки озорничали, лиходействовали, он в бою не раз бывал. Там-то его и прихватило. Видеть стал чего и быть не может, книжки читает, – она кивнула на шкаф. – Ответы ищет. Энциклопедии, справочники, сказки, кино всякое, будь оно неладно, смотрит, отсюда кицунэ да глупости старческие.

Мы переглянулись. Может и враки, подумалось, да не всё. Что-то старик видел. В глазах Насти тоже читалось сомнение.

Старушка, будто почуяв, прибавила: – Может и не все враки. Разное случается. Углядел чего в морях дальних, такое иногда сказывает. Своё отвоевал в Маньчжурии, по Амуру стычки, китайцы на нас лезли, или мы на них, иногда не разберешь, кто прав, кто виноват. Опосля на катере он служил, торпедистом. А то да, под Новый год пришел заиндевелый, через сопки на лыжах от чуды-юды улепетывал, струхнул, неровен час по его душу вернулось.

---

Кажется, я все же перебрал медовухи. Картина мира расплывалась и виделась как-бы со стороны, нечетко, в тумане. Сознание раздвоилось. Пацан у стола уставился на большое блюдо, скорее поднос из покрытой декоративным морозным узором меди, с выбитой по ней чеканкой. Через плечо я видел фрагмент – верхнюю половину, старинный парусник, небольшой, но ходкий, судя по обводам и корпус прогонистый, с глубоким креном тяжело взбирался на волну правым оверштагом. Сидевшая рядом девушка слушала старика.

Изображение обрело резкость. Звон в ушах пропал.

– … мы поперек волны шли, в аккурат на него выскочили. Я маневр повел, чтобы в корму зайти. И тот крутит, только все боком-боком, отходит, из боя выйти желает, на нас не смотрит. Над водой его, ясное дело, мало заметно, все приседают для маскировки, но мы зря с ним связались. Это я уже после понял, когда на дистанцию огня вышли, конструкцию рубки рассмотрел, струхнул, народу в ней толпа, на меня не глядят даже. Капитан ихний на миг обернулся и рукой махнул, как спровадил. Я еще удивился, в бою рубку светит, позже понял, когда мы друг по другу из пушек бахнули.

– Жизнь твою спасал? – каким-то чужим, холодным голосом спросил пацан.

Старик замахнул еще стопку, закусил: – Чуял он погибель. Не от меня прятался, так, пужал, будто комара отгонял. Один на один – убил бы, самурай, холодный, расчетливый. Не знаю, в чем вина его, но знаками помечен, Охота объявлена, от меня как от мухи назойливой отбивался, бахнет для острастки и отходит.

– А это что? На сдачу выдал? – спросил пацан.

Он положил чеканку на стол. В корпусе выбитого по меди кораблика вдоль правого борта зияла рваная дыра.

– Это? – засуетился старик. – Ну… то есть да… сглупил я, думал мы самые умные, торпеду пустил.

– Какую торпеду? Это же парусник! И нет тут ничего куда ты тычешь, – девушка уставилась на чеканку, снова пихнула парня под ребра. Тот даже не обратил внимания, осуждающе покачал головой: – Перемудрили.

Старик насупился, виновато кивнул: – Позже понял, не желал он боя и считай спас меня, когда в ответ торпеду запулил, с кильватера стряхнул, из-под удара вывел. Почуял, погибель пришла, когда чудовище на него нацелилось. По мне бахнул, дым выпустил и за ним отходить стал.

– Не сработало?

– Прямо из-под воды ударило. Когтями по корпусу хрясь и давай пластать. Оглянуться не успели, нет его. Обломки по воде, кровью пахнет. Я у штурвала застыл в ужасе. Корабль тонет, пробоина. Целиком не показалось, нырнуло и нет ничего, не по мою душу пришло.

– С тех пор поседел мой, – вступила старушка. – Раньше волосы как уголь черны были, – она ласково приобняла мужа. – Проснулся, полголовы в серебре, вскорости совсем побелел.

Пацан покрутил чеканку в руках. – Оно? И ткнул куда-то в нижний угол картины.

Девушка, непонимающе выпучила глаза: – Это? Да тут водоросли и камни какие-то из-под воды торчат.

– Оно, – выдохнул дед. – Что над водой показалось, то и запечатлел как получилось.

– Похоже, – похвалил мальчишка. – Целиком никто не видел, хочешь рассмотреть поближе – нырять придется. Больше дырок нет, только сюда япошка залепил? – он ткнул пальцем в рваные края на меди.

Старик кивнул.

– Раз-два-три-четыре-пять, начинаю помогать, – пропел с ехидцей голос. – Ломать – не делать, слыхал поговорочку? Ломать – не ко мне, я по ремонту.

Пацан подмигнул, в лице проступило что-то шкодливое, даже порочное, в глазах блеснуло озорство, взял со стола коротенький столовый ножик и ловко крутанул его между пальцами. На большом поверх старого, почти исчезнувшего белого шрамика выделялись розовые края подживающей ранки укуса. Ярко сверкнуло лезвие.

Девушка удивленно захлопала глазами, хозяева открыли рты.

Узкое стальное остриё замелькало в ловких пальцах, выгибая, разравнивая края отверстия. Мальчишка перевернул чеканку, еще раз, примостил на колено, поскреб что-то, переложил изнанкой на край стола, стал выглаживать бороздки, выстукивать ямки на меди тяжелым обушком ножа.

Челюсть старика удивленно отвисла. – Ой, спасибо, сам-то я в ремонтах не наловчился, – забормотал он. Старушка накрыла его ладонь своей и крепко сжала, хрустнув суставами.

– Беглянку не трожь, – резанул холодный голос. – Сделать ты ей все равно ничего не сможешь, попытаешься – погибнешь.

Дед торопливо мелко-мелко закивал.

– Ремонт окончен, неплохо получилось, факт, – пробасил пацан, добавил, – дальше сам доделаешь, проекты у тебя имеются, и в добрый путь, поперек волны ходить можно, – тут же перехватил нож, зажав его пальцами наподобие пера и ехидным тонким голоском добавил, – распиздяйство получилось, но сойдет, – опять подмигнул и быстро-быстро стал карябать ножом по изнанке чеканки.

Старик вскрикнул.

***

Я сидел, недоуменно глядя на лежавший передо мной нож. Да, неудобно, вещь испортил, дед вон тарелку свою сраную выхватил и чуть не убежал в чулан спасать драгоценность от вандала. Настя с бабкой шушукаются. Девчонка даже голос повысила, того и гляди поругаются. И что на меня нашло? Озорство какое-то. Надо меньше пить.

Точка.